о сознательном заимствовании. Иоанн использовал несколько слов из греческого перевода повествования о казнях Исхода для обозначения своих казней труб и чаш. Первая казнь, кровь (греч. αιμα), отражена во второй и третьей чашах (Откр. 16:3 и 4–7). Во второй чаше море превращается в кровь. В третьей чаше реки и источники становятся кровью (прямой намек на Исх. 7:17 и 20). Кровь также появляется, когда трубят первая и вторая труба (Откр. 8:7–9), но зависимость между ними не столь очевидна. Во время второй трубы треть моря превращается в кровь. Возможно, здесь мы наблюдаем более общее заимствование из пророческой традиции Ветхого Завета.
Вторая казнь, лягушки (βατροχος), отражена в рассказе о шестой трубе, которая описывает трех злых духов, похожих на лягушек (Откр. 16:12–16). Шестая казнь, нарывы (ελκος), отражена в рассказах о первой и пятой чашах (Откр. 16:2, 11). В обоих случаях выливание чаши вызывает уродливые, болезненные гнойные раны на поклоняющихся зверю. Седьмая казнь, град (χαλεζαν), упоминается в трех разных событиях в циклах труб и чаш. Град, а также огонь и кровь проявляются в рассказе о первой трубе (Откр. 8:7). Град является частью божественной теофании, когда седьмая труба открыла Небесное Царство (Откр. 11:19). Также рассказ о седьмой чаше открывает окончательное уничтожение народов и включает огромные градины, падающие на людей (Откр. 16:21). Седьмая казнь также включала огонь вместе с градом, а огонь является важной частью рассказов о трубах и чашах. Кони при звуке шестой трубы выдыхали огонь и серу, которые убивали (9:17, 18). Седьмая чаша вызывала огонь и молнии (16:18).
Восьмая казнь, саранча (ακρις), отражена в рассказе о пятой трубе (Откр. 9:3, 7), где обладающая огромной силой саранча выходит из бездны, чтобы мучить людей, не имеющих на челе печати Божьей. Это были свирепые существа (Откр. 9:7-11). Девятая казнь, тьма (σκοτοω, σκοτιζω) над землей, отражена в рассказе о четвертой и пятой трубах и пятой чаше. В рассказе о четвертой трубе затмевается треть солнца, луны и звезд (8:12). В рассказе о пятой трубе дым из бездны затмевает небо (9:2). В рассказе о пятой чаше царство зверя погружается во тьму, а на людях появляются язвы (16:10–11).
Аллюзии на пятую казнь, мор или болезнь египетского скота (Исх. 9:1–7), очень тонкие. Септуагинта переводит еврейское דֶּבֶר (мор или чума) словом «смерть» (θανατος). Смерть – важная тема в Откровении, поэтому каждое упоминание вряд ли будет аллюзией на Исход. Но если учесть, что в циклах труб и чаш часто встречаются ссылки на казни, то, возможно, дважды встречающееся слово θανατος в рассказе о пятой трубе (Откр. 9:6) является завуалированной аллюзией на пятую казнь.
В рассказе о семи печатях (Откр. 6:1-17; 8:1–5), похоже, нет прямых намеков на казни. Но некоторые из них в значительной степени заимствованы из пророческого языка суда, который был сильно обусловлен казнями. Например, триада «меч, голод, смерть» – это результат четвертой печати (Откр. 6:7–8). Шестая печать приводит к тому, что солнце становится мрачным, а луна – кроваво-красной (Откр. 6:12).
Другие параллели в Откровении
Язык казней в Откровении не ограничивается
