Он взглядом обвел чистую, но не затейливо убранную комнату, стол, пару тяжелых табуретов, самодельный диван, тяжелую покрашенную в зеленый цвет и тоже самодельную этажерку. Степанов, как и большинство людей из деревенских был мастером на все руки. В свободное время любил он и побаловаться с рубанком – нашелся бы лишь материал хоть малость подходящий.
Единственная картина без рамки – бумажная литография «Герасимовской сирени» – была прибита над диваном двумя шиферными гвоздями с большими ржавыми шляпками. На один из гвоздей Дубов и повесил свою шляпу, и, зябко поежившись, поднял голову к потолку, словно там надеялся найти самое главное.
Его шофер, худощавый, со шрамом под щекой, в сапогах и выцветшей солдатской гимнастерке, тоже, но как бы без особого интереса, осматривал комнату. Он стоял позади Дубова и улыбался недоброй, едва приметной улыбкой. «Какой он злой!» – подумала Танюша.
– Не течет? – наконец спросил Дубов, вскинув палец к потолку.
– Нет, нет. Что вы?! – торопливо ответил Степанов.
– Ну что ж, очень хорошо. Очень хорошо! – сразу успокоился Дубов и подмигнул Танюше, хлопотавшей у стола. Он показал шоферу на тарелки с дымящимся борщом.
– Вот это хозяйка! Хоть и маленькая, а все умеет делать. В каком же ты классе? В пятом?
Танюша ответила, что в седьмом, и Дубов с деланным изумлением причмокнул губами: вот, мол, что!..
Степанов стоял позади дочери и с виду очень волновался, чтобы дочь не осрамилась своими ответами. Он уже сам был готов рассказать начальнику, что до школы далеко, что девочка слаба здоровьем и из-за плохой погоды вынуждена сидеть дома. Но Дубов опять похвалил дочь, и польщенному Степанову свои жалобы показались мелочными и недостойными внимания начальника.
– Петр Иванович, – прошу вас… тарелочку борща… домашнего, так сказать, – все так же несмело улыбаясь, сказал Степанов.
– Ладно, ладно! – ответил Дубов и снисходительно усмехнувшись, посмотрел на стол, затем на обходчика. Но тот уже схватил нож и как-то неестественно далеко от себя отставив буханку торопливо принялся нарезать хлеб. – Не будем обижать молодую хозяйку, – ладно уж! – ко всем сразу обратился Дубов, жестом приглашая к столу.
Танюша налила уже третью тарелку и подвинула ее поближе на край стола, где сидел шофер. Тарелка была неполной, но борща в кастрюле больше не осталось, и девочка незаметно убрала свою, четвертую тарелку. Эту хитрость она переняла у покойной матери, которая в таких случаях обычно уверяла, что она совершенно не хочет есть. Девочка вдруг вспомнила, что у нее есть еще домашний квас и батон белого хлеба. Сбегав на кухню, она все это принесла вместе с двумя стаканами и чашкой, которую поставила перед Дубовым. Батон она нарезала наискось, тонкими овальными ломтиками и красиво разложила их поверх горки черного хлеба.
Убедившись, что все едят с аппетитом, Танюша снова забралась на диван и сразу попыталась сосредоточиться над задачей.
– Плохо у
