cite>Гриствуд увлекательно освещает разницу между романтикой и реальной политикой.
Захватывающе и завораживающе.
Куртуазная любовь разбивается о жестокость политики, и мы получаем захватывающую – и разбивающую сердце! – историю о женщинах королевской семьи, попавших в ловушку…
Одна из самых важных книг, которые были написаны о Тюдорах в последние годы.
Замечательный анализ того, как династия Тюдоров использовала «стильную и стилизованную игру» куртуазной любви… восхитительные дополнительные детали раскрывают личные связи между историческими личностями. Свежий и манящий взгляд на столь тщательно изученную династию.
Пролог
Ристалище, Йорк-хаус, 2 марта 1522 года
Празднества по случаю Прощеного вторника[1] были тематическими – посвященными теме сердца. Пульсирующее, беззащитное, пронзенное множество раз – этот символ встречался везде и всюду.
Граф Девонширский и лорд Рус сражались на турнирах в костюмах из белого бархата с вышитым сердцем, поделенным надвое цепью. Вышивку обрамляла надпись «Сердце мое между отрадой и болью». Энтони Кингстон и Энтони Книвет облачались в пунцовый атлас с изображением сердца, окаймленным голубым кружевом и золотой надписью «Мое сердце связано». Одеяние Николаса Дэррела из черного атласа было усеяно сердцами, поверженными наземь или разорванными на куски, а вышитый серебряными буквами девиз гласил: «Мое сердце разбито». Однако наибольшее значение для эпохи имело лишь одно сердце – сердце короля Генриха VIII.
По свидетельству хрониста Эдварда Холла, скакун короля был накрыт серебряным полотном, расшитым золотыми буквами. Его эмблема изображала «израненное сердце мужчины», а девиз гласил: Elle mon coeur a navera[2]. Любящего мужчину возвеличивали чувства к даме, державшей его на расстоянии, – это было старинное пристрастие к возвышающему страданию, которое с давних времен всецело подчинило воображение аристократов Европы. Неудивительно, что в более позднюю эпоху такую любовь прозвали «куртуазной» – то есть придворной. Столь же неудивительно, что Тюдоры – эта цепкая, хваткая, изощренная династия – предались куртуазной любви с особым пылом.
Основатель династии Генрих VII использовал легенды о короле Артуре и рыцарские штампы, чтобы обосновать вступление Тюдоров в королевский клуб. Генрих VIII считал куртуазную любовь оправданием своей весьма бурной брачной жизни. А дочь Генриха VIII Елизавета в конце концов преобразила образ куртуазной любви, чтобы подарить голос своей противоречивой женской монархии.
Ритуал рыцарского турнира с его тщательно отрепетированным боевым спектаклем олицетворял всю пышность тюдоровского двора. В мире, где одним из важнейших атрибутов монарха было королевское «величие», ключевую роль играла культура парадности, подчас доходившей до притворства. Драматизм присутствовал во всем. На пиршестве сама еда была призвана скорее удивлять, чем удовлетворять голод: по залу описывал торжественный круг то запеченный павлин с хвостом из собственных перьев, то мифическое существо «кокатрис» (передняя часть петуха соединялась с задней частью свиньи). Гости с нетерпением предвкушали, какими изощренными фантазиями поразят их воображение на этот раз, и отдавали должное хозяевам возгласами восторга и изумления.
В тот Прощеный вторник, после рыцарского турнира, главный советник Генриха, кардинал Уолси, устроил званый ужин в честь короля, его придворных и послов. Йорк-Плейс (позднее – дворец Уайтхолл), огромное лондонское имение Уолси, являл собой настоящее воплощение роскоши и расточительности. Очевидцы свидетельствовали, что в коллекции Уолси было столько баснословно дорогих гобеленов, что он мог полностью обновлять убранство дворцовых стен каждую неделю. Библейские сцены изображались на них столь же колоритно (во всех смыслах), как и сюжеты античной мифологии; сцены из повседневной жизни – охота и сбор урожая, любовные утехи и игра на лютне – переосмысливались и превращались в безвременные исторические картины. (Величайший гобелен, известный как «Триумф целомудрия над любовью» и восходящий к поэме Петрарки, по иронии судьбы в итоге оказался в коллекции короля.)
Во время трапезы бесконечное разнообразие мясных блюд сменялось изобилием овощных салатов и сыров. В конце концов, на подходе была унылая пора Великого поста, как бы искусно повара короля и кардинала ни умели готовить угрей, вяленую треску, морскую и пресноводную рыбу. Дальше гостей провожали в огромный зал, украшенный ветвями деревьев и дорогими восковыми свечами.
В глубине зала стоял зеленый деревянный замок – одна из тех роскошных
Праздник, знаменующий начало Великого поста в католической и англиканской церкви. –
Она ранила мне сердце
