издаст последний вздох. Но изучение Тюдоров сквозь куртуазную оптику не только открывает нам новый угол зрения на хорошо известные сюжеты, но и придает новую значимость, к примеру, истории племянницы Генриха, леди Маргариты Дуглас, и так называемой Девонширской рукописи – сборника стихотворений, с помощью которых она общалась со своими друзьями. Куртуазная оптика также проливает новый свет на фигуру сестры Генриха, Марии, на поздние браки Генриха и даже, вероятно, на историю его зятя, короля Испании Филиппа II. Она дает и некоторое понимание максимально запутанной и поэтому малоизученной связи Елизаветы с графом Эссекским в последние годы ее жизни, хотя к этому времени куртуазные идеи приняли вид несколько искаженный.
Помните, какой восторг в детстве вызывал у нас калейдоскоп? Когда впервые его встряхиваешь, подносишь к глазам и наблюдаешь, как крошечные цветные частицы по волшебству складываются в идеальный узор. Примерно таким же образом идея куртуазной любви становится ключом или кодом для большинства любовных союзов, сформировавших XVI век. Я заканчивала эту книгу на фоне глобальной пандемии и переживания тяжелой личной утраты. Но мне придавала сил мысль, что еще никогда на протяжении 20 лет исследования тюдоровской эпохи у меня не было такого сильного ощущения, что эта история хочет, чтобы ее поведали миру.
Куртуазная любовь зарождалась как литературная фантазия – элегантная стилизованная игра, достаточно прорывная, чтобы захватить воображение интеллектуалов, и достаточно масштабная, чтобы в нее ударились широкие массы, лишь смутно постигавшие ее тонкости. В центре этой фантазии находился образ любящего рыцаря, обязанного служить своей даме, – служить, если нужно, без надежды на вознаграждение, поскольку нередко его возлюбленная была замужем за другим или имела более высокое положение в обществе, чем он.
Фантазия совершенно не соответствовала реальности, поскольку дело происходило во времена, когда по закону женщины были вынуждены во всем подчиняться мужчинам, а брак между аристократами оставался лишь вопросом родительских договоренностей, передачи права собственности, династического продвижения и политической необходимости. Но несмотря на это – а может быть, именно благодаря этому, – власть куртуазной фантазии над сердцами и умами европейской элиты очень долго не утрачивала силу. Идее куртуазной любви очень быстро стало тесно в рамках литературы. В конце концов, нам ли в наш век фейковых новостей не знать, что в этом мире нет ничего мощнее интересной истории.
Мечта о куртуазной любви родилась из реальной человеческой потребности: люди были недовольны жесткими ограничениями, которые церковь и государство стремились наложить на область человеческих привязанностей и чувственности. Если правила твердят нам, что брак относится к сфере прагматизма и политики, если удовлетворение полового влечения допустимо лишь в целях деторождения, почему бы нам самим не изобрести законы альтернативной,
