подметать, переходя с нижних ярусов на верхние.
Вот что сказано об этой пагоде в стихах:
Столь высоко ее здание вознесено,
Что утопает оно в небосклоне лазурном;
Истинно ей надлежащее имя дано —
«Гордая башня из пятицветной глазури».
Вверх поднялся ты, и словно из темной норы
Вырвался – ввысь твои мысли и чувства стремятся,
Словно стоишь на вершине священной горы,
Той, где нетленного Будды частицы хранятся.
Как драгоценный сосуд, отражает сиянье луны
Пагода эта и звезд отдаленных мерцанье.
С кровли узорной ее чудеса мирозданья,
Ход облаков и рождение солнца видны.
А колокольцев ее золотой перезвон
Слышен в селеньях, лежащих у дальних предгорий,
Звон их прелестный и чистый недаром рожден
Ветром, сюда долетающим с теплого моря.
Глянешь окрест – и поверхность огромной земли
Видишь впервые, как будто на ней ты и не был,
Видишь просторы земные на тысячи ли,
Словно живым ты взошел на девятое небо.
Жаль, что покинут людьми удивительный храм,
Мудрыми зодчими осуществленное чудо,
Что не возносится, мирно струясь, фимиам,
Пред изваяньем священным великого Будды.
Что поломались решетки искусной резьбы
И потускнели от грязи лепные узоры,
Чаши, светильники, трона витые столбы
Скрыты увядшими листьями, пеплом и сором.
Что запустенье и сумрак, везде воцарясь,
Все благолепье былое собой заменили,
И что под слоем густым паутины и пыли
Ждет оно лучших времен, до поры затаясь.
Приняли много безвинно страданий и мук
Жители пагоды, чье светозарное свойство
Вдруг прекратилось; но вот устранить неустройство
Взялся Сюань-цзан, и тотчас принялся он за дело,
Чтоб омраченная пагода вновь просветлела.
Выметая сор, ярус за ярусом, Танский монах ко времени второй ночной стражи добрался до седьмого яруса. Он уже начал испытывать усталость.
– Отдохните, устали ведь! – сказал Сунь У-кун. – Дайте я немного помету!
– Сколько же всего ярусов в этой пагоде? – спросил Танский монах.
– Пожалуй, все тринадцать, – отвечал Сунь У-кун.
Превозмогая усталость, Танский монах твердо заявил:
– Нет, я должен сам все сделать, только так я выполню свой обет!
Он подмел еще три яруса, но тут поясница и ноги у него так заныли, что он вынужден был остановиться и сесть на пол.
– Ничего не поделаешь, придется просить тебя подмести остальные три яруса, – сказал он, обращаясь к Сунь У-куну.
Сунь У-кун приосанился и полез на одиннадцатый ярус. Вскоре он уже был на двенадцатом. Он вошел во вкус и работал, можно сказать, с остервенением. Вдруг с вершины
