в сочетании глаз подобной мощи со столь хилым и истощенным телом.
Татхагата дотронулся до руки больного, и это было все равно что коснуться стали, холодной и неподатливой. С силой полоснул он ногтем по внешней стороне правой кисти – и на ней не осталось ни следа, ни царапинки, ноготь просто соскользнул, словно по поверхности стекла. Он надавил изо всех сил на ноготь большого пальца, а когда отпустил его – ничего не произошло, тот ни на йоту не изменил свой цвет. Казалось, что руки эти мертвы, как детали механизма.
Он продолжил обследование больного. Замеченное явление прекращалось чуть выше запястий, чтобы опять проявиться в других местах. Руки, грудь, живот, шея и отдельные части спины окунались когда-то в купель смерти, что и обеспечило их неуязвимость и несгибаемую мощь. Смертельным, конечно, было бы полное погружение в эту купель; ну а так, в обмен на частичную потерю осязания, приобрел дерзнувший на подобные водные процедуры невидимый эквивалент доспехов – нагрудных, спинных, рукавиц – из крепчайшей стали. И в самом деле был он из отборнейших убийц ужасной богини.
– Кто еще знает об этом человеке? – спросил Будда.
– Послушник Симха, – отвечал монах, – который помог мне принести его сюда.
– А он видел, – показал глазами Татхагата на малиновый шнурок, – это?
Монах кивнул.
– Тогда сходи за ним. Пусть не откладывая явится сюда. И никому ничего не рассказывай, можешь только упоминать, что один из пилигримов заболел и мы его здесь подлечиваем. Я беру на себя уход за ним и сам буду его лечить.
– Слушаю, Победоносный.
И монах спешно покинул павильон.
Татхагата уселся рядом с матрасом и погрузился в ожидание.
Прошло два дня, прежде чем на убыль пошла лихорадка и рассудок вернулся в эти темные глаза. Но на протяжении этих двух дней всякий, чей путь лежал мимо павильона, мог услышать голос Просветленного, монотонно бубнившего над своим спящим пациентом, словно бы обращаясь к нему. Изредка и тот бормотал что-то бессвязное, громко говорил вдруг что-то, как всегда бывает в лихорадочном бреду.
На второй день больной вдруг открыл глаза и уставился вверх. Затем он нахмурился и повернул голову.
– Доброе утро, Рилд, – сказал Татхагата.
– Ты кто? – спросил тот неожиданно глубоким баритоном.
– Тот, кто учит Пути Освобождения, – был ответ.
– Будда?
– Так меня звали.
– Татхагата?
– И это имя давали мне.
Больной попытался приподняться и повалился назад. По-прежнему совершенно безмятежным было выражение его глаз.
– Откуда ты знаешь мое имя? – спросил он наконец.
– В бреду ты много разговаривал.
– Да, я был очень болен и, без сомнения, бредил. Я простудился в этом окаянном болоте.
