если и были обагрены кровью, то только вражеской. Зато имение он пропил и проиграл в кости – и вот уже три года таскался за Кмицицем. С ним вместе шел четвертый, Углик, тоже смоленский шляхтич, который за разгон трибунала лишен был чести и приговорен к смертной казни. Кмициц оказывал ему покровительство за то, что он хорошо играл на чакане. Кроме них, были тут и Кульвец-Гиппоцентаврус, такой же великан, как и Кокосинский, но превосходивший его силой, и Зенд, объездчик, который умел подражать птицам и зверям, человек темного происхождения, хоть и выдававший себя за курляндского дворянина; имения у него не было, и он выезжал Кмицицу лошадей, за что получал жалованье.
Все они окружили смеющегося пана Анджея: Кокосинский поднял ковш и запел:
Выпей-ка с нами, хозяин милый,
хозяин милый!
Чтобы пить вместе нам до могилы,
нам до могилы!
Остальные подхватили хором, после чего Кокосинский протянул Кмицицу ковш, а ему Зенд тотчас подал другую чару.
Кмициц поднял свой ковш и крикнул:
– За здоровье моей любушки!
– Vivat! Vivat![6] – крикнули все в один голос, так что стекла задребезжали в оловянных переплетах.
– Vivat! Траур кончится, свадьбу сыграем!
Посыпались вопросы:
– А какая она из себя? Что, Ендрусь, очень хороша? Такая, как ты думал? Среди наших оршанских найдется такая?
– Среди оршанских? – воскликнул Кмициц. – Да против нее нашими паннами только трубы затыкать! Сто чертей! Нет такой другой на свете!
– Мы тебе этого желали! – сказал Раницкий. – Так когда же свадьба?
– Как кончится траур.
– Плевать на траур! Дети черными не родятся, только белыми!
– Будет свадьба, так и траура не будет. Не жди, Ендрусь!
– Не жди, Ендрусь! – начали кричать все хором.
– Оршанским хорунжатам уже хочется с неба на землю! – крикнул Кокосинский.
– Не заставляй ждать бедняжек!
– Ясновельможные! – тонким голосом сказал Рекуц-Лелива. – Напьемся на свадьбе вдрызг!
– Милые мои барашки, – взмолился Кмициц, – пустите же меня, а проще сказать, идите к черту, дайте же мне дом посмотреть!
– Незачем! – возразил Углик. – Завтра посмотришь, а теперь пойдем к столу: там еще стоит парочка сулеек, да с полными брюшками.
– Мы уж за тебя тут все посмотрели. Любич – золотое дно, – сказал Раницкий.
– Конюшня хороша! – крикнул Зенд. – Два бахмата отменных гусарских, парочка жмудских да калмыцких пара, и всех по паре, как глаз в голове. Табун завтра поглядим.
Тут Зенд заржал, как конь, и все удивлялись, что он так здорово ржет, и смеялись.
– Так вот
Да здравствует! Ура!
