насмерть крестьяне твердили только, что шведы вот-вот придут, но объяснить что-нибудь толком не могли.
Когда совсем стемнело, Володыёвский приказал садиться по коням, но не успели люди тронуться в путь, как до слуха их долетел довольно явственный колокольный звон.
– В чем дело? – спросил Заглоба. – К вечерне слишком поздно.
Володыёвский минуту напряженно прислушивался.
– Это набат! – сказал он.
Затем поехал вдоль шеренги.
– Не знает ли кто из вас, – спросил он у солдат, – что за деревня или городок в той стороне?
– Клеваны, пан полковник! – ответил один из Гостевичей. – Мы туда поташ возим.
– Вы слышите звон?
– Слышим! Что-то там стряслось!
Пан Михал кивнул трубачу, и вскоре тихий звук рожка раздался в темных зарослях. Хоругвь тронулась вперед.
Глаза всех были устремлены туда, откуда все громче доносился набат, и недаром люди глядели в темноту: вскоре на горизонте блеснул красный свет и стал разгораться с каждой минутой.
– Зарево! – пробежал шепот по рядам.
Пан Михал наклонился к Скшетускому.
– Шведы! – сказал он.
– Попытаем! – ответил пан Ян.
– Странно мне только, что жгут.
– Наверно, шляхта дала отпор или мужики поднялись, коль они на костел напали.
– Что ж, посмотрим! – сказал пан Михал.
И засопел с удовлетворением.
Но тут к нему подъехал Заглоба:
– Пан Михал!
– Что?
– Я уж вижу, пахнет тебе шведское мясо. Верно, бой будет, а?
– Как Бог даст, как Бог даст!
– А кто будет пленника стеречь?
– Какого пленника?
– Ну не меня же, Ковальского. Видишь ли, пан Михал, это очень важно, чтобы он не убежал. Не забудь, что гетман ничего про нас не знает и ни от кого не дознается, если только ему Ковальский не донесет. Надо верным людям приказать стеречь его, – ведь во время боя легко дать деру, тем более что он и на хитрости может пуститься.
– На хитрости он так же способен, как та телега, на которой он сидит. Но ты прав, надо около него кого-нибудь оставить. А не хочешь ли ты это время постеречь его?
– Гм… Жаль бой пропускать! А впрочем, ночью при огне я почти ничего не вижу. Кабы днем надо было драться, ты бы меня ни за что не уговорил. Но коль скоро publicum bonum[61] этого требует, быть по сему!
– Ладно. Я тебе в помощь человек пять оставлю, а вздумает бежать, пустите ему пулю в лоб.
– Не бойся, он у меня шелковым станет! А зарево-то все разгорается. Где мне с Ковальским остановиться?
– Да где хочешь. Нет у меня сейчас времени! – ответил пан Михал.
Общее благо
