За дорогу оголодали они, сено ели, которым пол был устлан.
В Омске их впервые покормили в грязноватой станционной столовке. Кто поопытней – Илья запомнил, – тот немного ел. А все больше запасался. Корки за голенище, кашу в носовой платок.
Как в воду глядел! Под Новосибирск привезли, там и бросили. Месяц бездельничали: ни начальства, ни работы. Ни питания. Стали разбойничать, на возки с продуктами, с хлебом, картошкой налетать. Расхватывали да разбегались. Посмотрел сейчас Илья на колонистов, как это все на них самих похоже. Большая Россия, много в ней красивых мест, а бардак, посудить, он везде одинаковый…
Решил Илья – звали его между своими по фамилии Зверев – Зверёк – с тремя дружками к дому подаваться. Такая трудармия их не устраивала.
Сели они в проходящий товарнячок, поехали. Но глупо ехали, почти не скрываясь, и где-то перед Уралом, на перегоне, их забрали.
Посадили в пустующий домик стрелочника, заперли, часового приставили. Они в окошко увидали состав с углем, попросились будто по нужде. Часовой молод был – отпустил. Они за домик – да прямо на тот состав.
Стали осмотрительней. Как железнодорожный узел – слезают на подъезде. Пешочком по кругу обойдут, а у семафора свой состав караулят. Так и Урал проскочили.
Жили впроголодь, понятно. Где что выпросят или украдут. Однажды у проезжего дядьки удалось свистнуть чемодан. Съестного в нем не оказалось, но лежало офицерское нижнее белье, гимнастерка, штаны суконные. Попробовали на себя напялить: все на шесть размеров больше, для маскарада и то не годится.
Илья об этом вспомнил сегодня, рассматривая пальто.
Послали с обмундированием Зверька в деревню, но он не такой лопух был, как эти братья. Продуктов набрал, молока мороженого в кусках, яиц, творога, а за гимнастерку выменял рубаху по себе.
Под Тутаевом, бывшим Романовом, сонных от жратвы их снова прихватили. Бросили до окончательного выяснения в колонию для малолетних. А колония та – под охраной да за колючей проволокой.
«Мы к Тутаеву подходим, видим сразу три угла: сборный пункт, больница рядом да проклятая тюрьма…» Так у них про свою колонию пелось. А вид, надо понимать, открывался подобный со стороны матушки-Волги.
К тому времени, как попался Илья, накопилось в колонии подростков тысячи две. Голодуха. Пока всех просеют, пока разберутся – ноги протянешь.
Однажды сговорились – бежать. Каждый день лошадь с продуктами приезжала; ей ворота открывали. Порешили между собой: как лошаденка станет выезжать, скопом броситься в открытые ворота… И – врассыпную. Кому повезет, тот на свободе будет.
Дождались, приехала дохлая кляча, тухлую рыбу привезла. Из нее баланду варили, рыбкин суп. Разгрузили, открыли ворота – тут колонисты и кинулись с криком… С криком, чтобы самим не страшно было! Вой, пальба!
Зверек сразу сообразил – бросилась ребятня кучей в одну
