было не убивать, нет, – жить, расти, питаться. Любой ценой – просто жить.
Внутренним взором целителя Аштирра видела и всей собой ощущала, как понемногу разрушаются ткани, становясь пищей, как песчинка за песчинкой крошатся кости, хотя это ещё и не было по-настоящему заметно. Урон пока был небольшим, но инородная жизнь не собиралась останавливаться, потому что ей нужно было питать себя. Кхайтани спешили расти, наверстать бесценное упущенное время, расправиться, протянуться до самых дальних пределов, захватить каждую частичку, обращая чужое тело в свой храм и свои охотничьи угодья. Организм сопротивлялся, старался вытеснить их. Сила и молодость, все скрытые ресурсы были на его стороне, и к ним сейчас обратилась Аштирра. Яд горел в крови, растекаясь по ажурному узору сосудов, проходящему по всему телу. И жрица понемногу ускоряла её бег – осторожно, шаг за шагом, заставляя токи плоти нести отраву быстрее, растворять, выводить. Она разжала сведённые судорогой струны мышц и связок, разгладила каждую тончайшую нить, побуждая тело сделать то, что оно и так пыталось, – вытолкнуть, отторгнуть. Вдох, выдох. Стук сердца, толчок за толчком. Соединяя свою Силу с Силой человека, Аштирра осторожно разделяла, расплетала две неестественно слившиеся жизни – ту, что пыталась расти и зреть отчаянно и жадно, и ту, что пыталась не угаснуть. Корни упрямо цеплялись за кости и органы, силясь прорасти глубже, но были пока слишком малы. Змеящиеся нити пытались соткаться воедино с мышцами, укрепляясь крохотными шипами, но целительница уверенно отсекала их, разделяя естественное и чужеродное.
Дурман благовоний окончательно испарился со следующим вдохом – растворение яда протекало быстрее, подстёгнутое целительницей. И пришла боль, раскрылась пламенным цветком, окатила ужасом осознания. Где-то далеко прозвенел, захлебнулся чужой крик, и тело содрогнулось, скрученное спазмом. Аштирра на несколько мгновений вернулась к себе, упёрлась ладонями в плечи человека, оседлала, удерживая его на месте.
– Кричи, – с трудом находя слова, прошептала она. – Больно, знаю. Вдох, выдох. Дыши. Вот так. Помоги мне изгнать это.
Шаманы сравнивали недуги со злыми духами. Что ж, кхайтани и правда были духом если не злым, то враждебным изначальной природе этой плоти. Осторожно Аштирра выдёргивала нить за нитью, стараясь не порвать, не оставить ни фрагмента, и выжигала, растворяла в токах тела. Как в тумане она ощущала, что человек бьётся под ней, беснуется, силясь сбросить её. Чувствовала: вбежал кто-то другой, помог жрице удержать его. Её собственное тело молило прекратить, заходилось в приступах чужой боли, но она должна была закончить. И инородная жизнь, сопротивляясь, постепенно угасала, скручивалась чёрной пожухшей травой, рассыпалась.
Сколько прошло времени, Аштирра не знала. Вдох, выдох. Стук сердца. В какой-то миг она просто поняла, что достаточно, и отпустила связь, вернулась к себе. От облегчения закружилась голова, а мышцы, до этого натянутые словно тетива, стали слабыми и мягкими, как податливая глина. Оттолкнув чьи-то руки, ничего не видя перед
