всхлипываю я (докатилась!). – Обещаю.
– Поздно! – Тин-Тина тоже чуть не плачет.
Видно, что ей искренне жаль, но мне от этого не легче.
– Меня нельзя отчислять, – вытираю слёзы и смотрю прямо в глаза Тин-Тине. – Я больна. У меня патология Гротти.
– Что?
– Патология Гротти, – повторяю я. – Это когда сердцебиение учащается, а потом не приходит в норму, и сердце продолжает колотиться.
Брови Тин-Тины ползут вверх, она делает глотательное движение и складывает руки в молитвенном жесте. Руки у неё не музыкальные ни разу, пальцы толстые, на одном из них перстень со сверкучим камнем. Драгоценные камни так не блестят, скорее всего стекляшка. Я уставилась на перстень, потому что мне не хочется смотреть в её округлившиеся глаза.
– Что же ты сразу не сказала? – охает Тин-Тина. – Девочка моя! Тебе тяжело? Плохо? Может, водички?
Смешная и добрая Тин-Тина. Ну какая водичка? Святая разве что.
Трясу головой.
– Просто мне не до учёбы. Не вообще, а именно сейчас.
– Да, я понимаю, понимаю. Господи, да за что тебе это?
Вот тут я согласна. За что мне всё это? Я слишком молода и прекрасна, чтобы решать так много проблем.
– Я поговорю с советом.
Тин-Тина машет рукой в воздухе. Той, на которой перстень. А той, что без перстня, поправляет свои бумажки. Совершенно бесцельно: стопка в этот раз ведёт себя хорошо.
– Пусть тебе сделают скидку на твоё состояние, – продолжает Тин-Тина. – А сейчас иди домой и отдыхай.
Солнце добирается до Тин-Тины и, уже когда я стою в дверях, посылает от её сверкающего камня прицельный луч мне прямо в глаз.
Я иду по улице малость прибитая. Что я только что сделала? Оглушила Валентину Константиновну ужасной о себе новостью. Единственно из чувства самозащиты. И врать-то не хотела, просто понесло.
Вечером приходит маман. Позже, чем обычно, – у меня весь ужин съеден, посуда помыта. Для маман я не готовлю – вечерней едой ей не угодишь, а чаще всего она вообще не ужинает. Если захочет – в морозилке замороженные овощи.
Я собираюсь уходить вообще-то. Крашусь перед зеркалом. С маман не заговариваю. Ляпнешь что-то не так, потом разгребай, а у меня нет на это времени. Сегодня насыщенный вечер в «Козырьке» – это там, где я работаю без Банды. Придётся потрудиться, а завтра ещё и вставать рано.
– Мы совсем не видимся, – замечает маман.
Встала у меня за спиной и смотрит, как я обвожу веко розовым.
– Почти, – отвечаю я не сразу: стрелка – это серьёзно, она забирает всё внимание целиком.
– Что? – не понимает маман.
– Я говорю: не совсем, а почти не видимся. Совсем – это когда лица забываются.
– А-а… Ну, до этого не дойдёт, надеюсь.
Ну вот я не знаю, что на это ответить. И надо ли?
– У Лили сегодня была? – спрашивает маман.
Я немножко напрягаюсь. В голове позвякивают
