ее большому удивлению, отец в ответ и слова не произнес, но задумался и будто помрачнел. А она огорчилась.
Но на балу Лиза забыла об этом разговоре. Все произошло как в раззолоченном воображением сне. Бальная зала сверкала, музыка, казалось, благоухала – такой она была цветочно-воздушной. Великий князь вел Лизу в вальсе, а в ней что-то взыграло, как от вина. Что-то словно даже чужое, не ее. А он смотрел… смотрел… вот как сейчас. Тогда ей было весело, светло, как в сказке. У князя Александра глаза такие бархатные, и он был так мил с ней! Но Лиза думала, что все это останется там, в сказке, а за порогом графского дома развеется как дым.
Она и не жалела на следующий день о том, что все прошло. Но Александр неожиданно ей написал. И теперь искал встречи.
А Лиза рассердилась. Она не была честолюбивой, тем более не желала стать темой для пересудов. Хотя этого уже не избежать. Достаточно! Ни одним взглядом, ни одним движением она больше его не поощрит.
Девушка демонстративно отвернулась от великого князя. Но тут же нашла новый повод отвлечься от икон. В противоположной стороне стоял мужчина в черном наглухо застегнутом сюртуке. В руке он держал шляпу. Темные блестящие волосы, тщательно расчесанные на косой пробор, падали на лоб густой волной. На этом молодом человеке девушка невольно задержала взгляд – как-то слишком уж резко он был красив. Казалось, еще посмотришь – глаза заболят. Лиза поскорее отвернулась. Вот напасть-то: и не помолишься спокойно.
Наконец-то вынесли крест для целования. Служба завершилась. Алексей Никитич и Лиза вместе со всеми неспешно направились к выходу из церкви. В притворе[6] великий князь поравнялся с девушкой в тот миг, когда она оказалась позади отца, и шепнул ей:
– Где я могу теперь увидеть вас?
– Это невозможно, – ответила она холодно и поспешила поскорее выйти из храма вслед за Измайловым. К ее радости, Александр Константинович от них отстал.
Лиза взяла отца под руку. В храм они всегда ходили вместе, пешком, и так же возвращались. Но сначала, по недавно установленной Лизой традиции, следовало прогуляться к Майскому пруду. Лебеди уже вернулись, девушка была в предвкушении и специально захватила из дома хлеб.
Этот апрельский день выдался погожим, солнечным и звонким. Весна – сама жизнь – наконец-то восторжествовала над затянувшимися холодами. Древняя просторная Лебяжья роща на окраине Москвы – место благонравных дневных прогулок. Впрочем, москвичи не слишком-то в нее углублялись. Разносились слухи о наполнявшем рощу ночном разгуле и разбое, о тайных поединках, и кто знает, с чем можно столкнуться даже днем. Но сегодня о таком думать вовсе не хотелось.
Лиза в который раз поправила шляпку, подергала рукав редингота[7] и, так ничего не придумав, спросила у отца без обиняков:
– И что мне теперь делать, папа?
Алексей Никитич и сам бы хотел знать ответ на этот вопрос. Происходящее ему сильно не нравилось. Внезапная влюбленность великого князя в его дочь, теперь вот эти преследования.
Пристройка перед входом в храм.
Разновидность костюма для занятий верховой ездой, представлявшая собой нечто среднее между пальто и длинным сюртуком с прямыми полами и шалевым воротником.
