style="font-size:15px;"> Саша это говорил, перекрикивая сына и набирая чей-то номер на мобильном телефоне. Дверь захлопнулась. От громкого хлопка ужас ребенка усилился, и он завыл еще пронзительнее. Аделина вспомнила – в спальне валялся старый плюшевый заяц. Семейная реликвия. Несколько поколений детей в их семье укладывали этого зайца спать и пели ему колыбельные. Одно ухо у него было надорвано и шерсть свалялась, но какая-никакая игрушка.
– Хочешь поиграть? – осторожно спросила Аделина Максимку, протянув зайца.
Повиликин-младший перестал кричать и сосредоточил взгляд на игрушке. Цепкими пухлыми ручонками взял, пощупал пластмассовый нос, потрепал хвостик, оторвал окончательно ухо. Отшвырнув в угол остатки зайца, быстро убежал на кухню. Там он схватился за штору, спрятал в нее лицо и снова начал плакать. Решающую роль сыграла пачка вафель – Максимка уселся на коврике и принялся строить дом из хрупких брусочков. Аделина наблюдала за уменьшенной копией Сашки и думала, как хорошо бы было, если это она, а не какая-то посторонняя женщина, родила бы его. Жизнь стала бы осмысленнее – книжки, прогулки, детский садик.
– А у меня рак, – громко сказала Аделина малышу.
– Ак, ак, – повторил Максимка и потащил вафлю в рот.
Слово «рак» в устах ребенка превращалось во что-то совсем не страшное, мультяшное, забавное. «Ак», сказанное Максимкой, не могло быть смертью.
Опять загудел домофон. Ребенок встрепенулся, надеясь, что это папа, и ринулся в коридор. На повороте споткнулся, влетел в косяк, и ударился выпуклым лобиком. Аделина взяла ребенка на руки, но он вырывался и кричал. На лбу образовалась заметная шишка. В трубке домофона кричали не менее надрывно, чем Максимка:
– Сейчас же откройте! Немедленно! – требовал женский голос.
– Ошиблись, – ответила Аделина и повесила трубку, начиная догадываться, кто это мог быть. Домофон загудел настырнее.
– Я сейчас с полицией приду! – пообещал голос.
– Вы в какую квартиру? – спросила Аделина, раздумывая, открывать или прикинуться глухой старушкой?
– В вашу! В вашу! Отдайте ребенка! Иначе хуже будет! – угрожая, Мила начала задыхаться от гнева.
– А вот и мама, – сообщила Аделина Максимке, нажав кнопку на трубке.
В квартиру влетела растрепанная высокая девушка, вырвала ребенка из рук Аделины и начала его судорожно расцеловывать.
– Вы, наверное, Мила? – спросила Аделина, надеясь скорее на перемирие, чем на ответ.
– А это что? Какой ужас! – вскрикнула Мила, увидев на лбу у сына шишку.
Еще вчера Аделина в подобной ситуации предложила бы чаю, угостила, успокоила. И еще она наверняка бы сказала, что всегда рада помочь посидеть с малышом. Она же интеллигентный человек. А значит, мудрая, милосердная. Так ей всю жизнь говорила мама. И вот, голос мамы в голове опять требовал всепрощения. Но что-то за прошедшую ночь изменилось.
– Значит так, чтобы я не видела
