едкой гримаской Лиза.
– Не придирайся, пожалуйста. Недостает еще, чтобы мы вернулись, надувшись друг на друга: славная будет картина и тоже кстати.
– Нет, ты меня бесишь.
– Чем это?
– Твоим напускным равнодушием, этой спокойностью какою-то. Тебе ведь отлично жить, и ты отлично живешь: у тебя все ладится, и всегда все будет ладиться.
– Ну, так ты и желаешь, чтобы, для разнообразия в моей жизни, меня бил мой муж?
– Не бил, а так вот пилил бы. Да ведь тебе что ж это. Тебе это ничего. Ты будешь пешкою у мужа, и тебе это все равно будет, – будешь очень счастлива.
Женни спокойно молчала. Лиза вся дрожала от негодования и, насупив брови, добавила:
– Да, это так и будет.
– Что это такое?
– Что будешь тряпкой, которой муж будет пыль стирать.
Женни опять немножко побледнела и произнесла:
– Ну, это мы посмотрим.
– Нечего и смотреть: все так видно.
– Не станем больше спорить об этом. Ты оскорблена и срываешь на мне свое сердце. Мне тебя так жаль, что я и сказать не умею, но все-таки я с тобой, для твоего удовольствия, не поссорюсь. Тебе нынче не удастся вытянуть у меня дерзость; но вспомни, Лиза, нянину пословицу, что ведь «и сырые дрова загораются».
– И пусть! – еще более насупясь, отвечала Лиза.
Гловацкая не ответила ни слова и, дойдя до перекрестной дорожки, тихо повернула к дому.
Лиза шла рядом с подругою, все сильнее и сильнее опираясь на ее руку.
Так они дошли молча до самого сада. Пройдя так же молча несколько шагов по саду, у поворота к тополевой аллее Лиза остановилась, высвободила свою руку из руки Гловацкой и, кусая ноготок, с теми же, однако, насупленными бровками, сказала:
– Ты на меня сердишься, Женни? Я перед тобою очень виновата; я тебя обидела, прости меня.
Большие глаза Гловацкой и ее доброе лицо приняли выражение какого-то неописанного счастья.
– Боже мой! – воскликнула она, – какое чудо! Лиза Бахарева первая попросила прощенья.
– Да, прости меня, я тебя очень обидела, – повторила Лиза и, бросаясь на грудь Гловацкой, зарыдала, как маленький ребенок. – Я скверная, злая и не стою твоей любви, – лепетала она, прижимаясь к плечу подруги.
У Гловацкой тоже набежали слезы.
– Полно лгать, – говорила она, – ты добрая, хорошая девушка; я теперь тебя еще больше люблю.
Лиза мало-помалу стихала и наконец, подняв голову, совсем весело взглянула в глаза Гловацкой, отерла слезы и несколько раз ее поцеловала.
– Пойдем, умоемся, – сказала Женни. Девушки снова вышли из сада и, взойдя на плотик, умылись и утерлись носовыми платками.
– Вот если бы нас видели! – сказала Лиза с улыбкой, которая плохо шла к ее заплаканным глазам.
– Ну и что ж, ничего бы не было, если бы и видели.
– Как же! Ах, Женька, возьми меня, душка, с собою.
