сталинских репрессий ученого, завалившего своими статьями множество научных журналов, расстреляли за ненадобностью. Как, впрочем, могли бы расстрелять и самого Эйнштейна, доказавшего вещи прямо противоположные своему харьковскому оппоненту. Но великий физик счастливо избежал эмиграции в Советский Союз, а, следовательно, денно и нощно работавший конвейер ГУЛАГа никак не мог втянуть его в свои смертоносные жернова.
Словом, судьба распорядилась так, что Альберт Эйнштейн благоразумно скрылся от нацистов в Америке, харьковский профессор пополнил ряды невинно убиенных, а Наум Израилевич Гиршик остался единственным хранителем взрывоопасных формул. Под тяжестью такой ноши он дрогнул и даже пытался выброситься из окна общежития, забыв, что здание это было одноэтажным. Но поскольку он продолжал твердить на разные лады – «лаборатория, взрыв, космическая пыль» – то вскоре был помещен в местную психиатрическую клинику, что, вполне возможно, спасло ему жизнь.
Дальше в биографии мастера по ремонту пишущих машинок, хранящего страшную тайну, тянулась цепочка сплошных белых пятен. Хотя можно допустить, что инопланетянам, следивших за Гиршиком, по его же утверждению, давно были известны некоторые весьма любопытные факты, не подлежащие пока широкой огласке.
С Наумом Израилевичем мы познакомились после того, как освободилась одна из квартир на третьем последнем этаже нашего дома. Бывший ее владелец по прозвищу Женька-генерал свел счеты с жизнью, бросившись под поезд, а жена его, забрав годовалого сына, уехала навсегда к своей матери в деревню, затерявшуюся где-то на просторах Вологодской области. К тому времени Гиршик был давно и счастливо женат, хотя союз этот, на первый взгляд, выглядел несколько странно. Его жена Фаина Лазаревна, работавшая медсестрой в поликлинике водного транспорта, была высокой, худой и к тому же малоразговорчивой женщиной, что составляло резкий контраст маленькому, толстому и весьма словоохотливому Гиршику. Стригся Наум Израилевич всегда «под ноль» – привычка оставшаяся, наверное, со времен харьковской больницы – отчего на лице его, не украшенном прической, все выглядело как-то чересчур крупно: и глаза, и нос, и губы. Зато тщательно выбритые щеки находились в полной гармонии со светлой рубашкой, темным галстуком и застегнутым на все пуговицы пиджаком, из нагрудного кармана которого всегда торчала длинная с тонкими зубьями расческа.
Естественно, у этой пары было множество разнообразных прозвищ, но почему-то ни одно не устроило взыскательных горожан. И только когда в центральный универмаг завезли партию отлитых из чугуна фигурок, изображавших героев испанского писателя Сервантеса – все сразу встало на свои места: счастливую чету с тех пор стали звать Донкихотка и Санчо Пансо. И действительно, если бы у долговязого Рыцаря Печального Образа сбрить бороду и усы, а вместо приплюснутой каски надеть на голову
