вино ромея было слабее славенского меда, ставленого на пшеничной закваске и осуренного95 на солнце. Вместо веселья оно давало тугу-тоску. Тело стало вялым, боль отошла. Голова и ноги отяжелели.
Очнулся я в трюме ромейского корабля. В цепях, с медным ошейником на вые и дюжиной таких же как я – полуголых, скованных цепями людей, безразлично лежавших или сидевших на полу, среди нечистот и бегавших крыс.
Крепче любого врага сразило меня ромейское вино. В ярости я ринул сомкнутыми руками в люк над головой. Сверху послышались шаги, лязг отодвигаемого засова. Крышка откинулась и над моей головой открылся квадрат синего неба. На его фоне показалось несколько голов. Один из ромеев, с жесткой щетиной на щеках и пронзительным взглядом, спросил:
– Чего тебе, раб?
– Раб? – я чуть не задохнулся от возмущения. – Кто раб? Я – вольный русич! Ты сам раб, мерзкий пес! Выпусти меня немедля, иначе вам не уйти от мести моего рода! Позови своего хозяина, собака!
Ромей поморщился, сплюнул вниз и гаркнул:
– Заткни пасть, варвар, иначе с тебя сдерут шкуру как с барана и вырежут язык!
Крышка захлопнулась. Я тогда еще не знал, что попал на корабль работорговцев, прикидывающихся купцами. Что нурманы уже не раз продавали им по дешевке живой товар захваченный в набегах на соседние земли, за который в империи платят в три-четыре раза больше. А молодой, сильный, но глупый славенин, сам пришедший им в руки – хорошая добыча.
• • •
Сколько мы плыли, не ведаю. Я потерял личбу96 времени. Тупое равнодушие овладело мной, сменяющееся приступами ярости, когда я, словно волк, попавший в яму, бросался на стражей, пытаясь порвать цепи. Меня били ногами, плетьми, древками копий. Потом окатывали водой, смазывали язвы целительным зельем. Товар должен быть в приглядном состоянии.
Затем был свет чужого неба, стены гигантских теремов из белого камня, палящее солнце. Множество полуголых людей, стоящих, сидящих, лежащих в пыли с остановившимся, потухшим взором.
Деревянный помост. Невольничий рынок. Сквозь полузакрытые веки вижу перед собой белый хитон с синей каймой. Такая же белая, пахнущая цветами рука поднимает мне голову. Голос, рекущий на непонятном языке доносится словно издалека…
Я мотаю головой. Меня хватают за длинные, отросшие волосы, пытаются пальцами разжать рот. Я впиваюсь зубами в чью-то ладонь. Боль, мрак, в висках бьют молоты.
Наконец-то меня продали. Я даже не знаю – кому?.. Потом долго везли в большой повозке, запряженной быками. На повозке клетка, в которой десяток таких же как я, проданных рабов. Отчаяние, усталость, безразличие.
Серые, как волны Волхова в бурю – скалы. Сотни истощенных, грязных людей ворочают камни. Каменная яма. Мы откалываем плиты камней, загружаем в огромные корзины, которые на ужищах поднимают наверх. Спим здесь же, вповалку, на земле. Запах немытых тел и испражнений. Кровь, крики надсмотрщиков, боль,
Сурья или сурица – священный солнечный напиток, настоянный на меде.
Личба – счет (старослав.).
