жи кошмаров, прежде всего рождается яркое пламя рождения.
Красное, палящее, нездоровое солнце медленно поднимается из-за горизонта усеянной руинами пустыни. Разбитая дорога бежит от одиноких развалин через песчаные холмы вдаль. Рядом с пробитой стеной появляется вспышка. За ней стон, крик, пронизанный болью, до хрипоты разодранный голос.
Рождение не всегда является началом. Иногда оно олицетворяет конец. Оборванная жизнь погибшего начинается с мучениями теперь уже в новом, разрушенном мире посмертий.
Он издаёт сдавленный крик, ещё не понимая, что случилось.
– Трёхсотый!
Вокруг никого. Рука машинально наощупь ищет аптечку. Ничего. Где оружие – выяснить не удаётся.
Взор медленно остывает от туманной пелены нового рождения. Тьма уходящей ночи ласкает прохладой, не давая красному солнцу опалить кожу.
– Кто-нибудь!..
Тишина. Незнакомый пейзаж. Только жуткое, пугающее молчание, какого не встретишь на земле, и песчаные руины до основания разрушенной цивилизации.
Рука прикрывает рану, но боль остывает. На груди ничего нет.
– Какого?..
Легко удаётся встать. Ещё разум не пришёл в себя, а тело уже готово действовать. Любой солдат знает, что промедление подобно смерти. И ни один не знаком с её порогом.
– Эй! Кто-нибудь!..
Раны, как ни бывало. Взгляд и ум уже отвлеклись, но рука машинально пытается нащупать дыру на форме. Первый луч красного солнца ударяет в глаза, слепит дикой болью, и мужчина, сдержав крик, перемахивает через остатки стены в полуразвалившееся здание.
– Уйди! Помогите!
Упав на визгливую девушку, солдат встречает на удивление большое сопротивление. Мысль требует быстро заломить слабую особу, потом уже успокоить и разобраться, что происходит. Дамочка портит план. Она сопротивляется так отчаянно, что приходится отступить.
– Да замолчи ты!.. – Ругань едва удаётся сдержать. – Ты кто такая? Как здесь оказалась? Отвечай!
В темноту сквозь обширные дыры проливается достаточно света. Мрак разбежался из углов по стенам, растаяв бесследно в щелях и сколах.
Военная форма слегка успокаивает беспокойную незнакомку, но она боится. Закрывается, пытается оттянуть подол юбки ниже колен.
– А ты сам-то кто такой? Где твои документы?
Тут уже всё становится ясно. Она либо притворяется гражданской, либо действительно даже не понимает, где находится.
Мозг находит только один способ объясниться – вывалить разом, как обухом по голове.
– Ты на территории боевых действий! Ты как сюда попала?!
А самому же в это верится не очень. Оружия у дамочки точно нет, бойцом её точно не назовёшь, можно осмотреться.
Стоит выглянуть, солнце припекает глаза. Кожу не жжёт, но взгляд от красных лучей страдает жуткой болью.
– Каких ещё боевых действий? Вы сума сошли?! Я миг назад была в Питере!
Оба смолкают. Сказать нечего. Мозг не может увязать одно с другим.
Солдат глядит задумчиво и хмуро. Могильная тишина истребляет бдительность. Тут будто сам дух пустынной смерти поселил неисчерпаемое молчание.
– Почему за бок держишься? – вдруг спрашивает солдат.
Женщина оставляет взгляд на ладони на несколько мгновений, потом вмиг успокаивается.
– Ничего.
Чёрт знает что. Какие-то развалины посреди пустыни, красное солнце, разрушенный город вдали, заслоняющий горизонт.
– Бред какой-то…
Мужчина садится у стенки, взглядом пронзает дыру в потолке. На миг он высовывается на открытое солнце, но лучи слишком яркие. Он тут же забирается обратно в тень.
– Надо ждать ночи. Там разберёмся. Пока лучше спрятаться в здании.
В глубину развалин зовёт тёмный проход, оставшийся от дверного проёма. В свете ослепляющего солнца, прохладные объятия мрачной глубины кажутся спасительными.
– Ты идёшь? – бросает военный. – Смотри сама.
Женщина следит испуганно. Уже не пытается накрыть пыльной юбкой голые коленки, но всё ещё опасается. Пока мысль не укалывает страхом осознания того, что через миг придётся вновь остаться в одиночестве.
Мужчина присматривается. Темнота такая плотная, будто чёрный туман оберегает её от вторжения света.
– Есть кто?
Первый берец уверенно трамбует обвалившуюся штукатурку и осколки разваленной
