подснежника с неповторимым очарованием первой любви.
К сожалению шесть месяцев назад февральским, почему-то не по-зимнему дождливым вечером, мы с ней расстались. Расстались без ссоры, что само по себе было необычно, неожиданно и необъяснимо.
Как-то тем самым февральским вечером Томка пришла ко мне домой. Это она делала довольно редко, и я был удивлён её появлением. С её-то целомудренностью, да ещё в вечернее время. Присела, полистала альбом, спросила тихо:
– Ты сейчас сможешь со мной погулять?
– Конечно, с тобой готов гулять при любой погоде.
Весь вечер она была какой-то отчаянно весёлой. Мы долго бродили по набережной, смеялись, шутили, бегали друг за другом по скользким и мокрым дорожкам прибрежного сквера, удивляя редких прохожих, и целовались в тени деревьев, подальше от фонарей. Мы были счастливы и абсолютно не обращали внимания на нудно моросящий дождь, такой не нужный в зимнее время. Мы просто не замечали его. А около своего дома Томка вдруг стала грустной.
– Знаешь, Саня, я… нам лучше больше не встречаться. Давай расстанемся друзьями. – И она отвернулась.
Я вдруг ощутил, что основательно промок. Томка молчала, молчал и я, обдумывая сказанное. Так это всё было неожиданно. А из окна напротив лилась песня.
Скоро осень. За окнами август.
От дождей потемнели кусты.
И я знаю, что я тебе нравлюсь,
Как когда-то мне нравился ты…
«Да, дожди. А почему? Ведь сейчас февраль, а не август» – машинально подумал я, пытаясь увязать слова песни с настоящим. Наконец обрёл дар речи.
– Том, шутка у тебя какая-то неудачная. Зачем?
Она повернулась ко мне. При свете неяркого, запутавшегося в мокрых ветвях света уличного фонаря я увидел в глазах её какую-то непонятную мне боль и слёзы.
– Это не шутка, Саня. Пожалуйста, пойми меня. Так будет лучше. Нам обоим.
И она снова замолчала и отвернулась. Молчание затягивалось.
– Том, да объясни, в чём дело. Я тебя чем-то обидел? И кому будет лучше? Нам будет хуже! Ну! – я попытался взять её за плечи и повернуть к себе. – Объясни же, что случилось?
– Я уже всё сказала, – отстранилась она и шагнула во двор, щёлкнув щеколдой. И уже оттуда почти выкрикнула как-то глухо, сдавленно, словно рыдая: – И забудь скорее эту нашу калитку.
А из соседнего дома всё лилась песня:
Очень жаль, что иные обиды
Забывать не умеют сердца….
«Какие к чёрту обиды, – подумалось, – не было никаких обид».
Я так и ушёл, ничего не поняв. Встречались мы потом редко по каким-то праздникам в кругу друзей. Друзей хороших, всё замечавших, понимающих и ждавших от нас объяснений. Но их не было. Мне просто нечего было сказать, а Томка на все попытки объяснить, какая кошка пробежала между нами упрямо отделывалась
