вздохнул, чувствуя, что сама история на его стороне, и стянул с себя рубашку, в которой спал. На груди ее красовалась надпись «Давай побьем врага!» – а ниже, маленькими буковками: «Хитрыми аргументами».
И не смог удержаться от вскрика – Джордж вытянул его по спине мокрым полотенцем.
Саймон ухмыльнулся и полез в шкаф за формой. Все должно было начаться прямо после завтрака, так что можно было переодеться сразу. К тому же ему до сих пор было приятно надевать мужскую форму, а не девчоночью, как раньше.
На завтрак они с Джорджем явились в отличном настроении и полной гармонии с миром.
– А знаете, овсянка тут не так уж и плоха, – возя ложкой по тарелке, заметил Саймон. Джордж с воодушевлением кивнул – рот его был набит едой.
Беатрис печально глянула на них – наверное, расстроилась, что вокруг нее одни дураки.
– Это не овсянка, – пояснила она. – Это яичница-болтунья.
– Нет, – выдохнул Джордж, все еще с набитым ртом. Голос его прозвучал душераздирающе уныло. – О нет.
Саймон выронил ложку и с ужасом уставился в глубину собственной тарелки.
– Если это яичница-болтунья… Я не спорю с тобой, Беатрис, я просто задаю резонный вопрос: если это яичница-болтунья, то почему она серая?
Девушка пожала плечами и вернулась к еде, тщательно следя, чтобы в ложку не попадали комки.
– Кто ее знает.
Саймону пришло в голову, что из этого обмена репликами могла бы получиться грустная песня. «Почему болтунья так сера? О том совсем не знаю я». Даже сейчас, когда группы уже не было, он иногда по привычке начинал обдумывать слова песен.
Впрочем, следует признать, что песня под названием «Почему болтунья так сера?» едва ли стала бы хитом даже среди самых горячих поклонников.
Подошедшая к Беатрис Жюли раздраженно хлопнула на стол свою тарелку.
– У них яичница всегда серая, – громко заявила она. – Не знаю, как они этого добиваются. Хотя, казалось бы, столько времени прошло! Уже пора бы научиться хоть иногда не портить еду. Но каждый день, и не по одному разу, уже больше года? Академию что, кто-то сглазил?
– А почему бы и нет? – серьезно отозвался Джордж. – Я иногда слышу зловещий скрежет, словно призраки трясут и грохочут цепями. Честно говоря, я даже надеялся, что Академию кто-то сглазил, потому что иначе виной всему – те, кто обитает в здешних трубах. – Его передернуло. – Гадость всякая.
Жюли села к ним за стол, и Джордж с Саймоном украдкой обменялись радостными взглядами. Они заметили, что Жюли все чаще выбирает в соседи их, а не Джона Картрайта. На настоящий момент счет был где-то шестьдесят процентов к сорока. Они выигрывали.
Жюли, которая хочет сидеть с ними, а не с Картрайтом, – добрый знак. Тем более добрый, если учесть, что ждало сегодня Джорджа.
Теперь, когда они перешли на второй курс Академии и, по словам Скарсбери, «больше никто не собирался подтирать им сопли и гладить по тупым головам», всем давали самостоятельные и более важные
