обработкой дел в архиве ЦК КПСС. Наиболее масштабные секретные постановления стали исключаться из корпуса «строго секретных» протоколов и заноситься в протоколы Политбюро с грифом «особая папка» («совершенно секретно») с оставлением в исходном протоколе пометы «Решение – особая папка». Несмотря на различный уровень секретности, между «особыми» и «обычными» протоколами существовало полное совпадение в формулировках вопроса и указании лиц или учреждений, представивших его на усмотрение Политбюро[57]. Обозначенные в «совершенно секретных» протоколах одним или двумя инициалами, докладчики и лица, деятельность которых стала предметом решения Политбюро, не расшифровывались и в «особых» протоколах[58]. Как правило, все содержание принятого решения относилось к одному из двух видов протоколов, и оно заносилось в него целиком[59]. Постепенно практика придания части постановлений более высокой степени секретности привела к образованию двух параллельных систем записи постановлений, при которой решения, принятые на заседании Политбюро и в промежутках между заседаниями, распределялись между «обычными» и «особыми» протоколами, так что к началу 30-х гг. количество «особых протоколов» фактически совпало с числом заседаний Политбюро и необходимость в дополнительной нумерации отпала.
Число документов, относимых к наиболее конфиденциальным, быстро росло; «особая папка» пополнялась в значительной мере за счет перенесения в нее большинства внешнеполитических дел. Если не считать вопросов о назначениях представителей СССР за рубежом (полпредов, торгпредов, военных атташе, руководителей и членов делегаций на международных конференциях и т. д.[60]), то в «особую папку» направлялись все иные постановления Политбюро по проблемам взаимоотношений СССР с внешним миром, независимо от того, насколько важным или секретным было существо конкретного решения. Часть внешнеполитических постановлений, однако, продолжала фиксироваться в «обычных» протоколах, копии которых подлежали более широкому распространению, нежели «особые папки». Выявить определенные правила, которыми руководствовалось Политбюро (или Секретарь ЦК ВКП(б), руководивший провесом подготовки и принятия решений, подписывавший протокол) при распределении своих постановлений между двумя видами протоколов, оказалось невозможным. Можно констатировать лишь, что все решения по экспортно-импортным операциям, осуществлявшимся сверх ранее утвержденного валютного плана, – будь то, например, закупка свиней на 30 тыс. рублей или приобретение картин за 2 тыс. рублей[61] – никогда не заносились в рассылочные «обычные» протоколы. Этот подход отчасти объяснялся тем, что финансовые аспекты самих валютных и экспортно-импортных планов относились к категории повышенной секретности, источником дополнительных ассигнований являлся, как правило, «торгово-политический контингент» – резервный фонд валюты, о существовании и тем более размерах которого
Единственный выявленный нами случай расхождения следует, вероятно, отнести за счет технической ошибки. В протоколе № 71 (особый № 69) от 4 апреля 1929 г. значилось, что «вопрос Комиссии Внешних Сношений» о помощи польским швейникам (п. 47) был внесен «тт. Фигатнером, Васильевым», в другой (рассылочной) версии протокола № 71 был указан только Фигатнер (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 7. Л. 59; Там же. Оп. 3. Д. 733. Л. 9).
Иногда это вызывалось нежеланием компрометировать членов руководства СССР или ИККИ. Так, рассмотрение обвинений Б. Мархлевской против А. Варского (1927) в протоколах ПБ обоих видов значилось как вопрос «О тов. В.», а берлинской аферы Савелия Литвинова (двоюродного брата наркома) как «Дело С.Л.» (1929–1930). Впрочем, о Савелии Литвинове открыто говорила советская печать (см.: С. Гальперин. По всему свету: Очерки международной политики//Новый мир. 1930. № 3. С.161).
Единственное известное нам исключение касается решения о назначении Л.М. Карахана послом в Турцию летом 1934 г. Постановления по назначению полпредов фиксировались исключительно в «обычных» («совершенно секретных») протоколах ПБ. Дело Карахана, на протяжении полутора десятилетий являвшегося одним из влиятельных руководителей НКИД, было необычным; руководство Политбюро сочло, что его устранению из Москвы следует придать временный характер. В результате принятое опросом постановление было разделено на две части: первый его пункт («Назначить полпредом») вошел в обычный протокол, а второй («Предложить т. Кагановичу сообщить т. Карахану, что он отправляется в Турцию на один год») был отнесен к категории «особая папка» (Протокол № 9 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 26.6.1934, п. 135/128 (опросом от 23.6.1934). – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 16. Л. 105).
Подробнее см. введение к разделу 4.
См. решение «О польской выставке живописи» от 29.9.1933 (раздел 1).
