письмо к остальным в карман сюртука и направился в гостиную.
В зале, ярко освещенном огромной люстрой из цветного стекла, за столом оживленно беседовали дамы. Лакей посеребренными щипцами раскладывал на тарелки треугольные кусочки брусничного пирога, а хозяйка дома услужливо предлагала отведать горячего шоколаду. Когда Алексей Михайлович, извинившись, присоединился к гостям, Лиза не смела даже поднять на него глаза. Она задумчиво водила пальцем по золоченому краю блюдца. Ее пушистые светлые ресницы вздрагивали, дыхание было неровным, а маленький пухлый рот слегка приоткрыт от волнения.
Граф отослал лакея и сам принялся наливать чай, подставляя миниатюрное ситечко под носик объемного фарфорового чайника. Дойдя до Лизиной чайной пары, он будто невзначай несколько раз дотронулся до ее руки краем ладони. Девушка вспыхнула, потупила взор, замерла, но руки не убрала. Она накануне получила от Алексея Михайловича записку с намеком на его чувства и теперь не знала, как себя надлежит вести в его присутствии.
Княгиня, не замечая растерянности дочери, стала рассказывать о событии, которое перевернуло с ног на голову все планы на предстоящий сезон:
– Открою вам нашу радость! Третьего дня Лизоньке сделал предложение сын самого Новожинского.
Дама принялась в подробностях рассказывать о визите новоиспеченного жениха дочери, перечисляя цветы и подарки, и как Алексей ни старался сделать вид, что его эта новость не шокировала, рука, державшая чайник, дрогнула, и несколько капель ярко-коричневого напитка упали на белоснежную скатерть, расплывшись неприятным пятном. Он встретился взглядом со своей матушкой, которая почувствовала всю боль и разочарование, постигшие ее сына, и была готова кинуться его утешать. Но мгновение спустя Алексей расплылся в очаровательной улыбке и, чтобы не выдать себя, стал рассказывать веселую историю, произошедшую во дворце, напоминая, что он приближен к самой императрице, а через время и вовсе начал собираться:
– Дамы, я вынужден вас покинуть. Дела государственные не ждут! – превозмогая отчаяние, сковавшее его душу, задорно проговорил Алексей Михайлович, будто позабыв о существовании Лизы, поцеловал руку княгине и направился к выходу. Когда уже вышел на воздух, взревел на лакея, предлагавшего карету:
– Прочь!
И пешком направился к месту встречи с Юсуповым. Лицо Алексея, обычно невозмутимое и прекрасное, как у античных статуй, сделалось суровым:
– Не бывать этому! Лиза будет моей женой! – гневно шипел он, словно ошпаренный уж. – Изведу, любого изведу, кто посмеет посягнуть на ее руку и сердце, изведу!
***
(Первая половина двадцать первого века, Санкт-Петербург)
«Майбах» Сухарева неспешно двигался вдоль набережной реки Фонтанки, мягко преодолевая «лежачих полицейских». Железяка сидел за рулем, а Кир рассказывал Камиль о Михайловском замке, где, по его словам, по-прежнему в ночи бродил призрак Павла Первого. Проезжая мимо богато декорированного здания под куполом, вспомнил Гаэтано Чинизелли – основателя цирка
