из нашей очереди, которые вдруг как будто вытянулись, уставившись в одну точку.
Этой «точкой» оказался чернобородый монах средних лет, широкоплечий, с волевым лицом. Он шёл бодрым шагом, глаза его стреляли по сторонам, как будто он кого-то искал и никак не мог найти. «Не иначе сам отец наместник куда-то поспешает», – решил я. «Наместник Гавриил», – в подтверждение моей догадки шепнул кто-то взволнованно у меня за спиной. Надо сказать, в Пюхтицком монастыре я слышал от паломников истории о грозном Печорском наместнике Гаврииле, граничащие с вымыслом. Один из паломников уверял: «Был случай, когда отец Иоанн (Крестьянкин) опоздал в монастырь из отпуска не то на несколько часов, не то на день, так наместник сказал ему: «Собирай манатки – и прочь из обители на все четыре стороны!» Отец-то Иоанн, говорят, в ноги к наместнику упал и едва вымолил прощение. «И что же? Неужели и самого отца Иоанна выгнал бы из родной-то обители?» – воскликнула одна из впечатлительных слушательниц. «И выгнал бы, как пить дать!» – не к месту торжественно закончил свою речь вошедший в раж рассказчик.
Между тем наместник направился к братскому корпусу. Мы расступились, едва сообразив наклонить головы, и он, смерив нас строгим взглядом, не сбавляя шаг, вошёл внутрь. «Пронесло», – мелькнуло у меня в голове, и я поймал себя на мысли, что сработал армейский синдром: я испугался, и при этом вполне осознавал, чего именно я испугался. Дело в том, что, когда я проходил срочную службу в армии, праздно шатающийся солдат вызывал нескрываемое раздражение у офицерского состава, не говоря уже о самом начальнике части. Такому солдату тут же находили работу, и, как правило, не самую приятную для него. Мне ничуть не трудно было сообразить, что коль скоро наместник не заметил в моих руках ни метлы, ни лопаты, то в его глазах я как раз и оказывался праздно шатающимся по монастырю паломником, что, по моим понятиям, его должно было неминуемо раздражать. А во что могло вылиться раздражение наместника, представить было нетрудно. К примеру, он мог меня отправить к отцу эконому Варнаве, о котором шла молва, что он крутого нрава, чтобы тот в виде, так сказать, поощрения послал бы меня, скажем, на скотный двор или ещё куда-то. Да мало ли работы в монастыре – потрудиться во славу Божию и во благо святой обители. И как тут можно было бы отказаться? Под каким, извините, «соусом»? А как же тогда встреча с отцом Иоанном? Да она бы просто не состоялась, а этого мне очень не хотелось. Я очнулся от своих опасений насчёт встречи с отцом Иоанном, когда на меня цыкнули из очереди, чем дали мне знать, что если промедлю хоть сколько-нибудь, то пропущу свою очередь.
Я вошёл в келию и тут же забыл, что отец Иоанн уже не так молод, что, хотя и выглядит бодрым, но наверняка очень устаёт, ведь это «дух бодр, плоть же немощна» (Мк. 14, 38). Забыл, наверное, я, что за дверями мается подуставший народ – так подействовал на меня необычайно благостный вид старца. Детям его облик наверняка мог напомнить доброго доктора Айболита, да и мне тоже, только Айболита, которому можно
