вода попала.
Старик подскочил, тем же платком вытер мне от капель воды лицо, промокнул губы:
– Сейчас доктора позову. Пусть просыпается, коли ты в себя пришел. Третий день, ирод, из-за стола не вылезает, всю наливку господскую выхлебал. Вернутся твои родители из-за границы, что скажут? Спросят, кто выпил? Кто не досмотрел? А ведь и о тебе придется рассказывать. Ох, тяжко мне…
– А ты кто таков будешь? – сомневался, спрашивать или нет? Почувствовал как-то, что после разминки и кашля язык мне подчинится. Он и подчинился. Почти. По крайней мере, различить то, что я проговорил, можно. Так что правильно, что решил спросить. Хуже вряд ли будет, а понять расклады лучше сразу. И на потерю памяти как нельзя более подходящий момент сослаться. И еще одно, на «ты» или на «вы» обращаться? Подумал да и решил «тыкнуть». Показалось так, бормотание старика к этому выводу подтолкнуло.
– Как кто? – опешил старик. – Неужто при падении память отшибло? Видать, и впрямь крепко ты о землицу головой приложился. Степан я, дядька твой. С младых лет к тебе батюшкой твоим приставлен, присматривать и наставлять. Не вспомнил? Ну? Степан я! Фролыч!
Я только глазами туда-сюда повел. Головой никак не получилось пошевелить.
– Это беда-а, – протянул дед. И тут же вскинулся, словно огорчать меня не хотел, запричитал нарочито бодрым речитативом: – Ну да ничего, все проходит, и это пройдет. Молодость, она любую хворобу преодолеет!
Ошибся ты, дед! У твоего воспитанника вот не преодолела. Так что и бодрость твоя не к месту…
– Доктору сказать про память обязательно нужно! – подытожил дед. – Прямо сейчас и скажу. Позову и скажу. Вот только сначала дровишек в печку подкину. А то, поди, замерз под утро? Мне и самому зябко стало перед рассветом. Так я тебя еще одним пледом поверх одеяла накрыл. Тебе сейчас никак нельзя стынуть.
Вот почему мне так душно было. И сейчас, кстати, тоже жарко.
– Ты плед убери, дышать и так нечем. И тяжело под ним, – с каждым новым произнесенным словом язык слушался все лучше и лучше.
– Уберу, уберу, – засуетился дед. – Только сначала все-таки печку растоплю. А пока потерпи, в спаленке твоей поутру больно уж зябко.
Возился он недолго. Взвизгнула дверка, с характерным звуком оторвался кусок бересты, стукнули друг о друга полешки, чиркнула спичка. Вкусно потянуло запахом серы, дымком.
А дед тихонько хлопнул печной дверкой и ушел куда-то. За тем самым доктором, понятно. Петли скрипнули потому что. Какие? Дверные, какие же еще. И сквозняк по комнате пролетел, щекой его почувствовал. Той, что в сторону входа обращена. Или выхода. Ну, для кого как.
Видать, плохо ты присматривал, дядька, за пацаном, раз парнишка того…
А я еще раз откашлялся, с наслаждением чихнул и улыбнулся. Как он сказал? «Понаехали тут?» Вечная фраза! Актуальная во все времена, так получается.
Воистину говорят, смех продлевает жизнь. И лечит. Рассмеялся я, пусть и поперхнулся при
