в том самом доме, где только что отошел в мир иной мой отец, и что завтра предстоит погребальный обряд. Но другой частью сознания, гораздо более сильной и активной, я пребывал совершенно в ином месте. Это был, как я почти сразу понял, Саут-Этчесон, и, стало быть, я как бы проделал путь на север от родного мне Кингстауна. Я узнавал пейзажи, открывшиеся передо мной, строения, которыми любовался в бытность свою подростком, увидел и высокий холм, заросший деревьями – за эти годы они определенно сделались выше и еще больше одичали, закрывая половину храма своими густыми ветвями… Вот я миновал холм и прошел по улице, которая, как я знал, приведет меня в нужное место.
Дом моего деда, вот он. Такой же чистый, сверкающий, как будто новый, как и восемь лет назад, когда я появился тут в первый и последний раз.
Я не стучал в дверь и не спрашивал дозволения, поскольку был вызван какими-то необоримыми силами, которые столь откровенно желали меня видеть. За входом меня окутала тьма, но почти сразу вспыхнул свет. Сюда провели наконец электричество. Дед был против «новшеств», однако либо в последние годы сдался перед надвигающимся прогрессом, либо же подчинился чьей-то воле. Воле кого-то, с кем он не имел сил бороться.
Передо мной стоял мужчина, очень худой и высоченного роста. Он странно был одет – в нечто наподобие плаща, опускавшегося с его плеч до самого пола. Под плащом просвечивала одежда, обычные рабочие штаны и рубаха, насколько я мог разобраться.
– А, явился! – произнес он и рассмеялся тонким скрипучим голосом, проникающим до самых костей. – Пришел все-таки! Ну, входи, входи, племянник.
Я сделал еще несколько шагов, и меня окутало странным запахом – не то кислого молока, не то потного тела.
– Дядя Эллингтон! – воскликнул я, и встретивший меня человек вновь разразился смехом.
– «Дядя»! «Эллингтон»! – повторил он, сотрясаясь от непонятного мне веселья.
– Пусть войдет! – раздался властный голос деда.
Я сделал несколько шагов, отстранив моего дядюшку, и очутился в той самой столовой, где некогда мы с дедом проводили время. Там ничего не изменилось за исключением того, что туда поставили большую кровать. Дед лежал на ней – его тело выглядело крошечным на этой огромной постели.
– Подойди, – приказал он. По крайней мере, манера говорить у него осталась прежней. – Слушай меня, – продолжил он, когда я остановился в двух шагах от него. – Все мое имущество будет принадлежать тебе. Ты хорошо понял? Я уйду из этого мира прежде, чем ты доберешься до Саут-Этчесона. Даже если ты выйдешь из своего дома сейчас и немедля направишься сюда, ты все равно опоздаешь.
– Сейчас я хороню отца… – начал было я, но из прихожей донесся пронзительный смех моего дядюшки, и дед тоже с трудом растянул губы в улыбке.
– Отец твой, разумеется, старался… по мере своих ничтожных сил, – сказал дед. – Но ведь ничего у него не получилось.
