уже успела подобрать все слова, какие могли убедить упрямцев, да все одно осталась с носом. Что еще сказать родичам, которые праздничное угощение приготовили да двор украсили кислицей, оберегающей счастье влюбленных?
Уж и соседи начали собираться и потихоньку повязывать в волосы цветные ленты, и стол, выскобленный нарочно для сегодняшнего дня, вынесли на улицу да покрыли скатертью. Лелея с супругом хитро переглядывались и все шептались, хихикая и косясь на окно дочериной светлицы.
Отец ходил гордый, вразвалочку: последнее дите из дому сговорил, да как удачно! Не абы за кого, а за мастеровитого кузнеца, к которому нарочно наведываются из соседних деревень! Даже братья Бойко и Ранко приехали, хотя и не ждали их раньше свадьбы. И тоже держались гоголями, будто это их заслуга, что к сестре сватаются.
Ива смотрела из окна на собирающихся людей и все больше страшилась. Как выйти к матери, как высказать, что на сердце? Раньше бы решилась, нашла в себе силы сознаться… А теперь что? Позорить родичей перед всеми Клюквинками? Признать, что не только свою честь не сберегла, но и священное празднование урожайной ночи насилием оскорбила? Решительность развеялась, как сон.
Ива бессильно присела перед большим, до самого пояса отражает, зеркалом – отцовский подарок на сватовство. Резная рама заключила в ловушку бледную девушку с болезненно-алыми горячечными губами. Невеста провела было гребнем по волосам, прихорашиваясь, но вдруг с таким отвращением отбросила, точно это он повинен в бедах. А и как не отбросить, когда вместо смоляных прядей деревянные зубцы вонзились в зеленые? Одну прядь Ива срезала, так заместо нее успели позеленеть три новых. Не глядя девка нахлобучила куколь, закрывающий не только голову, но и спину с грудью – показать скромность нареченной.
– Лучше за Хозяина болота, чем за него, – горько повторила она.
Когда Ива вышла в кухню, мать расплакалась:
– Доченька!
Она поцеловала любимицу в лоб и глаза, как принято целовать тех, кто ушел за Огненные врата. Эти поцелуи должны были убедить домашних духов: не по своей воле вас бросает молодая хозяйка, тот свет ее призвал. А опосля, когда состоится сватовство, в доме нареченного девице предстоит наново появиться на свет: принять пищу из руки старшей в роду. Дескать, встречайте, добрые духи, нового члена семьи! Ива не сумела увернуться ни от поцелуев, ни от всунутой плошки с румяными блинами.
– Матушка!.. – несмело начала она, но на плечо легла тяжелая отцовская длань.
Отец был строг с ней. Быть может, и чрезмерно. Ну а как иначе, когда младшая дочка родилась болезненной да такой на него непохожей? Нужно оберегать: строго отчитывать, когда поздно является с гулянок, лупить, если поймали на урезине[1]. Отцовская любовь – она такая. Неказистая, но крепкая.
– Ты… это… – Креп был хотя и немолод, но хорош собой. Иной раз его принимали за брата двоих сыновей, а не за отца. И никто никогда не видел, чтобы он давал слабину: пускал слезу над посмертным ложем
Проступок, шалость.
