произнеся по-немецки старинный шахматный термин: цугванг – каждый последующий ход хуже предыдущего. Согласились на ничью.
–
Почти совсем забытое слово вы припомнили, сейчас его редко где услы
шиш
ь, – задумчиво произнес профессор. – А на самом деле оно весьма точно определяет порой не только шахматную, но и жизненную позицию. Не согласны?
–
Ну отчего же? – Роман принялся снова расставлять на доске фигуры. – Только в шахматах можно все начать сначала, сыграть другую партию, даже не одну, а в жизни цугванг может обернуться куда более трагично, чем в игре.
В эндшпиле очередной партии, игра шла с переменным успехом, Добриков заметил:
–
Вы весьма своеобразно играете, коллега. Я ловлю себя на мысли, что уже после первых двух-трех ходов вы прекрасно видите всю партию и только сдерживаете себя, чтобы не объявить заранее результат.
–
Полагаю, что вы несколько взволнованы событиями сегодняшнего дня и оттого не можете целиком сосредоточиться на игре, так что предсказать развитие партии совсем не сложно, – довольно прямо ответил Роман.
–
Вы правы, я действительно сегодня не в своей тарелке. Но взволнован я отнюдь не самим открытием храма, хотя это само по себе волнующее событие.
Владимир Иванович рассказал новому знакомому, что идея построить церковь в городе, где когда-то родился, возникла у него давно. Долго копил деньги, откладывая гонорары, полученные в издательствах за учебники, научные труды, многочисленные международные семинары и консультации. А потом начались бюрократические мытарства. Собственно, никто не возражал против строительства церкви, но и помогать, как рассчитывал ученый, тоже не собирались. Десять лет без малого ушло у Добрикова, чтобы осуществить свою заветную мечту. Человек науки, он и не предполагал, что ему придется обивать пороги десятков чиновничьих кабинетов, «выколачивать» и «выгрызать» стройматериалы, «согласовывать» и «увязывать» сотни каких-то, по его мнению, абсолютно ненужных документов и даже давать взятки.
–
Я оказался совершенно неприспособленным, далеким от жизненных реалий человеком, – признавался Владимир Иванович. – Мне казалось, что к святому делу и отношение должно быть, ну скажем так, соответствующее. Но куда там! Особенно вредил этот так называемый мэр, – презрительно хмыкнул профессор. – Вы его, наверное, утром видели. Пренеприятнейший, знаете ли, человек. Землю после многих мытарств я в конце концов оформил (пришлось обратиться к своим бывшим выученикам), так что не оформить он не мог – было «высочайшее повеление сверху». Но вскоре после этого завел со мной в высшей степени странный разговор. Стал меня убеждать, что если на этом месте будет построена церковь, то могут обидеться проживающие в городе мусульмане, и было бы, мол, правильнее мне строить в Клинске мечеть. Я ему эдак полусерьезно возражаю: а как же быть
