что в свою очередь, поднимает интерес читателей к издаваемому журналу, повышает его тираж, а соответственно прибыль. Хотя обычно это получалось довольно нелепо. Одни пытались доказать, что так дальше жить невозможно, а другие с неизменным постоянством и, можно даже сказать, скукой, рассуждали на какие-то важные, на их взгляд, но непонятные для обычного читателя, проблемы, встававшие на очередном симпозиуме, проходящем, как всегда, где-то под теплыми лучами южного солнца, в одном из благополучных во всех отношениях уголков планеты, где во время шикарных обедов непременно поднимали бокалы шампанского за прогрессивное человечество.
Среди вороха рукописей внимание Ивана Моисеича привлекла объемная статья некоего Склярского, отпечатанная на дешевой плотной бумаге отечественного производства, содержащая некие околонаучные изыскания на тему воздействия микроволнового излучения на сознание человека. Ивану Моисеичу ранее уже попадались подобные трактаты, то претендующие на очередной прорыв, одаряющий человечество неимоверными перспективами развития, то пугающие кровожадным сговором ползучих сионистов на пути к мировому господству. Большого значения он им не придавал. От них, как правило, веяло дилетантизмом и явным желанием авторов заявить о себе на склочном поприще народных спасителей. Читать их было смертельно скучно, а редактировать и выверять содержание сомнительных терминов, обмусоливая каждую фразу – сущем наказанием пытливого и гибкого ума. Но эта нескрываемо претендовала на сенсационность. Для автора не существовало никаких сомнений в том, что все люди давно зомбированы и даже продолжительность человеческой жизни впрямую зависит от силы особого управленческого потока.
Надо отметить, что Иван Моисеич с содроганием представлял себе тот день, когда костлявая старуха постучит в его дверь и зазубренной косой отсечет ему голову. Эта процедура не только вызывала дрожь, но даже думать об этом он не решался, дабы не накликать на себя преждевременных неприятностей. Ему было тягостно ощущать, как с годами медленно тяжелеет тело. Как лицо обретает легкую одутловатость. Морщинится и сохнет кожа. Живот упорно пытается обогнать подбородок. И каждый раз после принятия душа волосы забивают сточное отверстие ванны.
Иван Моисеич встал, подошел к шкафу. Внутренняя сторона дверцы хранила мутное зеркало. Он посмотрелся в него.
«Старею. Немилосердно, решительно старею, – подумал он, обозрев свое опухшее от бессонной ночи лицо, – И еще эти угри…», – потер указательным пальцем бугорок с черной точкой на правом крыле носа. Попытался выдавить. Но тот упорно сидел, не желая покидать теплое местечко.
В коридоре послышались быстрые шаги. Кто-то стремительно прошел мимо двери. А мог бы и зайти. Зайти и увидеть. Как это все неприятно. Что могут о нем подумать? Стоит возле зеркала, давит прыщи…
«Дома займусь этим.
