сказал:
«Я видел деву. Такой и рожать царей. К тому же она скромна. Это будет трудно и для вас обоих».
Тот вон стол разделял нас. И вдруг он стукнул по крышке его кулаком:
«Вот что, Питфей, должно быть, это какой-нибудь бог привел меня сюда. Поведай мне, в какое время дня девушки ходят в рощу?»
Я отвечал:
«Около заката или чуть раньше».
«Все как обычно? Нет ли какого-нибудь освященного правила?»
«Насколько мне известно, нет», – произнес я, понимая теперь, к чему он ведет.
«Тогда скажи жрице, чтобы дева была там завтра, и, если она придет перед рассветом, кто узнает об этом, кроме нас с тобой? Выиграем мы все: я получу наследника, если небо смилуется надо мной, ты – внука благородного происхождения с обеих сторон, а твоя дочь… обе невесты пришли ко мне девственницами, и я знаю, как обращаются с женщинами. Что ты скажешь на это, мой друг?»
«Слава всем богам, – проговорил я. – Сегодня они не забыли мой дом».
«Тогда, – сказал он, – остается лишь предупредить деву: если она уже видела мужа и знает его, ей не будет так страшно».
Я кивнул, но что-то остановило меня.
«Нет, – отвечал я. – Она принадлежит к царскому роду и посему должна своей волей пойти на жертвоприношение, иначе оно потеряет силу. Пусть все останется между нами».
Когда минула первая четверть ночи, я отправился будить твою мать. Но она уже сидела в постели, и лампа горела возле нее.
«Дитя мое, – сказал я. – Мне приснился сон, присланный, без сомнения, каким-нибудь богом; тебе следует отправиться в рощу до первых петухов и совершить свою обязанность перед богиней ранним утром. Поэтому вставай и готовься».
Она поглядела на меня в свете лампы круглыми остановившимися глазами и ответила:
«Хорошо, отец, чем скорее, тем лучше. – И добавила: – Я вижу в этом добрый знак для детей».
Она спустилась вниз, закутавшись в плащ из лисьих шкур, потому что ночь выдалась прохладной. Ее старая няня, которой я ничего не сказал, проводила нас до берега и все напевала ей, как какой-нибудь сверчок, всякие старушечьи бредни о девицах, которых в подобных случаях посещали боги. Мы посадили твою мать в лодку, и я сам перевез ее.
Я высадился там, где к берегу спускается поросший травой склон. Огромные облака грудились на небе; лунный свет играл на колыхавшихся миртовых листьях, освещая дом из кедровых бревен на скалах возле воды. Когда мы добрались до него, луна скрылась за тучи.
Дочь моя сказала: «Будет гроза, но это не важно, я взяла с собой лампу и трут».
Она спрятала их под плащом и всю дорогу несла с собой.
«Этого делать нельзя», – отвечал я, с болью в сердце забирая у нее и то и другое.
Помню, в моем сне зажигать свет было нельзя. Кроме того, я опасался, что какой-нибудь полночный тать увидит этот огонек.
Поцеловав
