себе бодрый вид:
– Желаю здравия всей честной компании! Я гридень княжеский, с посланием приезжал к боярину Вашему. Меня Гордеем кличут, а вас как? – спрашивает подошедший воин.
– Меня кличут – Зыбко, дядя Гордей, сие брат мой младшой Родимко, а вон ту реву кличут Ружкой, – пытается говорить все это басом один из ребятишек покрепче и, видимо, постарше.
Я не рева (она бросает сердитый взгляд на Зыбко), да только горе у меня дружинный (служивый), ох како горе! – говорит, всхлипывая совсем по-бабьи, девочка. Гордей глядит с неожиданным для самого себя интересом на эту ее взрослость и серьезность.
– Что же приключилось-то с тобою, красавица? – спрашивает, подавив улыбку, воин участливо. Ружица вытирает слезы и принимается степенно рассказывать:
– Есть у меня две сестрицы старшие: Дарена и Славушка. Так вот запретили они мне брать их украшения, мол, мала, еще потеряешь, сломаешь, вот. Ну, так и пойди они нынче на реку белье-то полоскать. Я же себе и думаю: «Дай-ка я, пока их нет, и возьму браслетку Славушкину витую из биллона (сплав серебра и золота) деланную, красивую! Поиграю маленько, а потом на место положу – никто и не прознает. Надела я браслетку своей кукле Верке на шею, получилось вроде как шейная гривна, да и усадила ее на завалинке (тут Ружица улыбается). Вдруг меня сии двое: Зыбко и Родька из-за забора-то и окликни. Понесла их нелегкая мимо идти! Тут я к ним-то и подойди. Верку с браслеткой брать не стала, хоть и хотелось покрасоваться страсть как! Так ведь разнесут по селу языками-то (она бросает на мальчишек презрительный взгляд) белебени (трепачи) – Славушка и проведает. Ох, лучше бы взяла тогда с собой игрушечку! Оставила я куколку свою на мураве под завалинкой. Стоим с ними беседуем. А ворона-то злая, чтоб ей все перья потерять, того только и дожидалась. Схватила Верку вместе с браслеточкой и на сосну вон ту взлетела. Братовья давай по ней из рогаток бить. Ворона испугайся, да с перепугу куклу-то и вырони! Ворона, вишь ты, улетела, а кукла на сосне-то вон и застряла. Рогаткой сбить не выходит. Залезть на древо? Так ствол прямой, не ухватишься! Да и смола на коре – одежду замараешь так, что после токмо выбрасывать! Чего и делать не ведаю, нешто сосенку рубить…? Ох, и попадет мне от Славушки, да и от матушки, да и от батюшки. Ох, горе, горюшко! – она опять плачет.
– Ну не горюй, красавица, до сроку, сейчас что-нибудь сглуздим (придумаем), – Гордей берет у Зыбко рогатку, вертит ее, словно щепку, в своей огромной лапище и возвращает владельцу. Воин озирается вокруг и замечает, во дворе дома несколько камней-голышей, сваленных у плетня.
– Хозяюшка, сие, никак, гнеты у тебя тут сложены для засолки? Коли я один позаимствую – браниться не станешь?
– Бери, дружинный, коли надо, – разрешает девочка.
– Мы притащим! – восклицает с готовностью Зыбко. Два брата, радостные и задорные, мигом перемахивают через плетень и, пыхтя от деланной натуги, несут, каждый в обеих руках,
