и до И. Шухова дореволюционные сибирские писатели становились на сторону «инородцев», показывая картины эксплуатации сибирских народов русским населением. Например, джатаков-батраков, нанимавшихся к русским зажиточным казакам и крестьянам на работу за гроши. Типичную историю взаимоотношений самодура Василия Матвеича и его бесправного работника-казаха Исы-Исишки показал в рассказе «Исишкина мечта» Александр Новоселов. В рассказе В. Короленко «Сон Макара» главный герой был сибиряком-полукровкой, чьи русские предки, «женясь на якутках, перенимали якутский язык и якутские нравы». Выходит, В. Короленко проявлял гуманизм не только по социальным мотивам, но и по национальным, когда в плавильном котле необъятной Сибири выплавлялась новая «нация» – «сибиряки». Или метисы, подчеркивающие «пограничное» происхождение жителей Сибири, которая вся, по сути, состояла из границ соседствующих с русскими народов. И сибирский писатель тоже в основном метис, или «карым», как писал г. Потанин о П. Ершове, авторе «Конька-горбунка».
Иванов тоже в немалой степени «карым». Но сибирский период в его творчестве оказался только начальным. Он не был «областником» в своих первых произведениях. Нагляднее всего отношение к «областничеству» Иванов покажет в 1918–1919 гг., когда его одноименная программа восторжествует, пусть и ненадолго, в Сибири. Иванов будет откровенно смеяться над ним, вступив сразу в две партии, подделывать удостоверения, быть на стороне то белых, то красных. Был перед его глазами и печальный, трагический пример писателя, занявшегося политикой – А. Новоселова.
Но об этом – впереди, это будет еще через несколько лет. А пока Иванов в 1915–1916 гг. делает только первые шаги в литературе. И первые его рассказы и стихи мало чем отличаются от других, наполнявших сибирскую периодику. «Инородческие» по материалу, фольклорно-сказочному, «народнические» по сочувствию традиционной жизни и морали и нетерпимости к наступающей «цивилизации», реалистичные по запечатленным в них образам людей, очерковые, предназначенные для газет и «областнические» в целом, т. е. созданные на почве данной «области» – «Горькой линии», казахско-казацкого пограничья, Прииртышья, от Семипалатинска и Павлодара до Омска и Кургана – они были типично сибирскими для той поры. Не зря и первая его публикация состоялась в газете с таким «областным» названием – «Прииртышье» из Петропавловска. Как ни удивительно, это имело большое значение. Ибо у каждого из известных тогда писателей была «своя» территория: у Г. Гребенщикова, Вяч. Шишкова, А. Новоселова – Алтай и старообрядцы, у И. Гольдберга – эвенкийская тайга и эвенки (тунгусы), у Г. Вяткина и Ф. Березовского – город, интеллигенты, мещане, рабочие. В царившем тогда в сибирской литературе критическом реализме не очень-то было и развернуться, его «территорию» покидали редко, так как модернизм не был в чести. А то, что в творчестве некоторых писателей (И. Гольдберга, г. Вяткина, И. Тачалова,
