Первой мировой войны отменяет все выступления, их балаганная компания распадается, Иванов возвращается в Екатеринбург, откуда едет на поезде в Тюмень. После долгих поисков устраивается в типографию «верстать и корректировать экстренные выпуски телеграмм» с фронта. Вскоре был уволен за грубую ошибку при наборе. Пишет пьесу на тему начавшейся войны, но ее признают антипатриотичной, и полиция требует покинуть Тюмень «в 24 часа». В селе Преображенском неудачно выступил антре-клоуном на балаганном представлении. Ишим становится последним пунктом романного повествования, обрываясь зимой 1915 г., когда Иванов без работы и дома живет где-то в ночлежке, сочиняя план будущего романа.
Этот второй этап похождений Иванова (первый начался в 1912 г.) оказывается еще менее успешным, превращая мнимое путешествие в Индию из трагикомедии почти в трагедию. Ибо обнаруживается фатальная неспособность героя ловчить и обманывать, применять силу, наглость, беспринципность, чтобы выжить в мире социального дна. Эту пустоту непонятости, невостребованности, одиночества Иванову все чаще заполняет его отец, чьи письма настигают его почти во всех пунктах скитаний. Было ли так в реальности, неизвестно. А если нет, то учащающиеся воспоминания о нем, несомненно, обозначали тоску по своей малой родине, по Лебяжьему, Павлодару. И все-таки Иванов в родные места не вернулся. В отличие от отца, который, по сути, скитался постоянно, начиная с ранних лет работы на приисках. Но чаще у него были «скитания» духа, фантазии. Апофеоз его романтической фантазии, устремленной к путешествиям – история о «бессмертном» морском капитане Лянгасове и его попугае Худаке. Например, о плавании на остров Яву, когда Худак просит его передать «поклон» местным попугаям, и далее в таком же роде. Любил он в письмах пересказывать разные «истории» из газет – о политике, «техническом перевороте» (новые корабли, автомобили, аэропланы и т. д.) и прочую всякую всячину. Фигура отца во второй половине романа становится все ярче, колоритнее, самостоятельнее и оказывается способной конкурировать с главным автобиографическим героем. Это заметил учитель Иванова А. М. Горький, написав ему: «…очень хороши страницы, где Вы пишете отца, и, если б Вы отнеслись к этой фигуре более внимательно, – наша литература получила бы своего Тиля, Тартарена, Кола Брюньона. Именно так, я знаю, что не преувеличиваю».
Однако было еще одно «лицо», один «персонаж», не менее важный для Иванова, чем его уникальный отец. В отличие от отца, воплощавшего в себе все-таки не столько отдельного человека, личность, тип, сколько его малую родину – Лебяжье-Павлодар, в минуты огорчений, разочарований, бед, он вспоминал «о горькой участи бедного, несчастного Пима!». Или «Бедный Артур Гордон Пим! Несчастный Артур Гордон Пим!». Можно согласиться с комментатором романа Иванова Е. Краснощековой, что «мотив “бедного Пима”» возникает почти каждый раз, когда герой оказывается в тяжелом положении, испытывает страдания, становясь завуалированным
