А потом ещё и проворуется, и его опять отправляют жить на казенных харчах, а мы без всего остаёмся. Мать ревёт по ночам и божится, что больше никогда, но этот гад выходит – и все по-новой.
Вот почему? В чем причина, как мне понять? Я ведь по ее примеру тоже терпела с Яшкой и его семейкой до последнего, так? Пока до полной жести не дошло. А если бы не дошло, то что, и дальше бы терпела? И выбрала же я не просто так его, лентяя и понтореза бесполезного, что тоже, как и мой папаша желал исключительно веселой жизни и лёгких денег, а не какого-нибудь работягу. Да, развернулась и ушла, точнее сбежала, но будь у нас уже ребенок, смогла бы так запросто? И что бы я делала, если бы не «Орион» и солнечный Мишка Сойкин? Ведь была же малодушная мыслишка в петлю полезть.
Нафиг все, сидеть и страдать, изводя себя размышлениями посреди пыли и холода, не выход.
Давно не топленная печь в бабушкином доме сначала никак разгораться не хотела и адски дымила, пришлось двери-окна настежь открыть, пока тяга наладилась. Слезы лились уже от дыма, а не с горя, одежда вся провоняла знатно.
На удивление, никто из местных с липкими ручонками в дом бабушкин не влез за все это время, так что вся утварь и мебель с бельем на месте были. Пыли, правда, повсюду на полпальца легло, но это поправимо. Натаскала из колодца воды и поставила греться на печь. Несколько часов собирала паутину, драила все, распечатала подарочную стиралку и переболтала в ней и провонявшие вещи и постельное белье. Вывесила на мороз, а сама вымылась от пыли и копоти в здоровенном тазу, переоделась. Слопала консерву с хлебом и легла спать поверх покрывала. От него, как и от ватного одеяла, которым укрылась, несло, конечно, затхлостью долго стоявшего без жильцов дома, но терпимо. А утром я вывешу все на улицу и морозом с ветром все это дело исправится.
Младшие мои прибежали ко мне с утра перед школой, а вот Севка на глаза не показался.
– Только мы на минутку, Валь, – пряча глаза, сказала мне двенадцатилетняя Лидуся, когда мы все наобнимались и нацеловались и даже чуть прослезились.
– Папка сказал, что пока ты перед ним не извинишься, нам к тебе нельзя. Мол, ты нас плохому научишь, – почти шепотом поддержала ее самая младшая – семилетняя Настюша.
– Я вас плохому научу? – внутри опять закипело, но я сдержалась.
– Ага, словами плохими папку обзывать и не слушаться их с мамкой, – поддакнул десятилетний Никита. – Мы вчера слышали, как вы шумели, но боялись показаться.
– Севка давно с отцом пьет? – спросила я, стараясь не скрипеть зубами.
– Не, дня три, как этот дядька Валера к папке приехал. А до этого он все отказывался и тоже часто с папкой ругался, особенно если он маму стукнет или орет на нее сильно.
– Вы голодные? – решила я не развивать тяжёлую тему. Я сама жила в этом всем, помню как было гадко и стыдно, особенно когда кто-то расспрашивал, и не важно – с сочувствием или ради праздного любопытства. Но другого же тогда не знала, вот и была одна реакция – ощетиниться на всех, кто в твою семью
