Как будто приехал какой-то балетный ансамбль и решил показать своё искусство нашим зрителям, а так как показывать этот ансамбль было негде, вставили его танцы в «Наталь». То есть танцы (все, без исключения!) оказались не из той оперы.
Дальше – больше. Мне показалось, что дирижёр (небезызвестный Виноградов) только на этой репетиции впервые увидел ноты. Если бы ты слышал, что он исполнял со своим оркестром! Дикие, невозможные, совершенно неоправданные темпы, ни одного нюанса, ни одного замедления или ускорения – как будто перед музыкантами стоял метроном.
Но самой страшной оказалась работа режиссёра, вернее почти полное отсутствие какой-либо режиссёрской работы. Этот Титенко оказался настолько безграмотным, настолько безответственным, что охарактеризовать все то, что он наделал на сцене, я просто затрудняюсь. В общем, он «наделал на сцене».
После этой репетиции я имел весьма корректный, но очень жёсткий разговор и с режиссёром, и с дирижёром. Они согласились с моими доводами, но все свалили на исполнителей, которые будто бы не могут выполнить их требования, а затем уверили, что на следующей репетиции постараются исправить то, на что я им указал.
Но на следующее утро изменений не произошло. Да, оркестр играл. Да, дирижёр дирижировал. Но так как он, этот дирижёр, не продумал музыку, не понял её – все распалось на мелкие клочки. Каждый из этих клочков в отдельности вроде бы и звучал, но в целом получалась белиберда. Это было почти то же, как если бы ты заказал шить новый костюм из обрывков разных тканей – обрывки сами по себе добротные, но каков костюм?
Перед вечерней репетицией я зашёл в кабинет к Виноградову, высказал ему все, что я о нем думаю, и потребовал (потребовал!) сыграть так, как слышу эту музыку я, т.е. исполнить её так, как она была задумана. Я потребовал у него ноты, наиграл и напел ему отдельные моменты, ещё раз сказал, что, прежде чем выходить к оркестру, дирижёр обязан все тщательно продумать, что опера должна у него в голове звучать вся, от начала до конца, а не отдельными отрывками. Короче, меня трясло, и я чуть не орал на него. А затем чуть ли не приказом вынудил его прийти ко мне на другой день для прослушивания плёнки с записью постановки оперы в 1961 г. То же было предложено и режиссёру.
На другой день оба собрались у меня (балетмейстера все эти дни я не видел, мне сказали, что он был на больничном). Были прослушаны отдельные (главные) фрагменты оперы. Ещё раз произошла «беседа».
На Виноградова эта встреча подействовала положительно. На следующей репетиции он многое изменил, и потом (на этот раз сам) напросился ко мне, чтобы ещё раз прослушать плёнку. А вот с режиссёром все оказалось гораздо хуже. Я убедился в том, что он совершенно не режиссёр, и даже задатков к режиссированию у него совсем нет. Он совершенно не справился со своей работой, а такие картины, как «Проводы в солдаты» и финал оперы (а это массовые картины), завалил напрочь. Этому абсолютному
