а я то что могу сделать, баб Клава?
Чего она от меня хочет?
– Ты бы пошел, поговорил с ней. Вы ведь друзья. Может быть, она тебя послушает. Такая ведь молодая, а пьет как… и курит! И я даже думаю, что там и наркотики у них имеются. Полицию вызывали, обыск проводили, не нашли ничего… А девки то какие там ходят! А парни? Ты видел? У них морды во, – бабка раздувает щеки, обхватывая их ладонями, – все лысые, как в девяностые, когда тут бандюки ходили. Страшно жить стало, Лешенька. Вот как ты уехал в это свое училище, так и подменили словно девку. Говорят, что и институт бросила даже. Поговори ты с ней. Пусть за ум возьмется.
Ага, разбежался уже. Поговорить с этой, м-м-м, даже вот и не знаю, как ее назвать. Да я видеть то ее не хочу. Она вызывает у меня чувство омерзения.
Вот только бабуська смотрит на меня умоляющим взглядом и даже, кажется, строит глазки. Похоже, в молодости баба Клава была очень даже ничего! Но, учитывая, длительный период моего Крымского воздержания, думать об этом мне сейчас не стоит.
Улыбаюсь своим мыслям и старушке, вспоминая ее наваристые щи. А что? Я голодный.
– Поговорю я с ней, баб Клава, – обещаю, понимая, что придется пообщаться с тварью, в которую превратилась моя бывшая. – Вы только скажите, нет ли у вас перекусить чего-нибудь? Я как вернулся, не ел еще.
И тут же старушка расплывается в улыбке, показывая мне обновку – белоснежные виниры.
Кстати, щи Клавдии Ильиничны с возрастом только вкуснее становятся. Заточил две порции, со сметанкой и мясным пирогом.
И музыка в соседнем доме наконец-то стихла. Теперь можно и поспать.
***
Вашу мать! Я сегодня посплю или нет? Убью того, кто долбится в дверь.
Breguet показывает половину второго дня. А я все еще не выспался. А может, наоборот, переспал уже? Когда долго дрыхнешь, голова ватная становится, как с похмелья.
Дыхание замирает, как только вижу на пороге Золотареву. Какого хера она приперлась? Злюсь сам на себя, потому что глаза самостоятельно проходятся по ее аккуратному телу. На ней простое голубое платье, открывающее тонкие ручки и стройные ножки. Лебединая шея напряжена, взгляд останавливается на пульсирующей жилке на шее, к которой я любил присасываться губами. Волосы убраны в небрежный веселый хвостик. Она словно из того времени, когда я просыпался рано утром и первым делом бежал к ней, так хотелось увидеть ее и поделиться снами, а после завтрака составить дуэт за роялем. Но затем я вижу ее лицо. Нет, это не лицо той девчонки. Губы обгрызаны, возможно, даже не ей самой, щеки впали, а под глазами пролегли синие круги. Да что с ней такое?
Хочется расспросить, что с ней случилось, и для чего она делает все это. Прижать к себе хрупкое тело. Вдохнуть знакомый с детства запах. Приласкать. Вернуть то, что она так просто выкинула. Слишком просто.
Член замирает в позиции «готов». А затем я заставляю себя вспомнить, что всего несколько часов назад, эти стройные ноги обвивали какого-то чмыря, и относиться
