и не можем сдержать смеха.
Стыдно не одному Романову. А нам всем.
Мы как то ездили с парнями в гости к деду с бабушкой. Нам тогда было по пятнадцать. И поскольку это город, где производят великий и славный АК (автомат Калашникова), нас вызвался повезти сам генерал Коршун (чему его сын, конечно, не обрадовался). Но генерал слишком сильно хотел повидаться с легендарным конструктором, с которым знаком, так что отвертеться от такого водителя не было ни единого шанса. Тем более, что генерал провел нам экскурсию по музею, увез на дачу и больше мы его не видели.
Мы круто проводили время, помогая бабуле со вскапыванием огорода, а деду Васе с перестройкой бани, чем заслужили по рюмашке его самогона. Вот только рюмашки нам оказалось мало, и Романов, дождавшись, когда старички уснут, залез в подпол, и стащил там две бутылки самогона. Мы пили его стаканами, потому что в пятнадцать лет были слишком круты, чтобы переживать о том, что нажремся, и мозгов у нас было не слишком много, чтобы думать, будто какая-то мутная водичка может свалить нас с ног. Закусывали мясом и испеченной в костре картошкой. Опьянения не чувствовали, пока во двор, где мы восседали вокруг костра, не вышел дед. Тот сразу понял, чем мы тут занимаемся, и пытался нас разогнать. Вот тут в наши юные головы алкоголь ударил со всей своей страшной силой. Коршун моментально улетел на реку, Самойлов скрылся в кустах, я удрал в подпол, а Романов, ухватив целую бутылку самогонки, забрался на крышу, хватаясь за бревенчатые выступы дома. Дед Вася искал нас, шастая по улице с дубинкой, но никого не нашел, поэтому весь свой гнев сосредоточил на Юране, требуя, чтобы тот немедленно спускался, но парень лишь орал во все горло "Врагу не сдается наш гордый варяг", распивая заветный напиток прямо из горла. Дед кидал в него всем, что попадалось под руку, но парень умело уворачивался, удивительно легко маневрируя на острой крыше. Дед проклял московское воспитание и уселся на крыльцо в ожидании. Когда-то Романов сам должен был спуститься. К этому моменту Юран перешел на "Взвейтесь кострами, синие ночи", чем разбудил бабулю, и вызвал Коршуна, который не может оставаться равнодушным к советским песням. Так что Мишаня, сырой от ночного купания в Каме, пробрался по кустам, и в обход деда забрался на крышу, присоединившись к распитию и песнопениям. Я, дождавшись, когда бабуля выйдет на улицу, вылез через окно и тоже забрался к пацанам. Последним к нам полез Самойлов, его дед вычислил, пытался схватить за ногу, но мы угрожали скинуть его перегонный продукт с крыши, чего он допустить, конечно, не мог. Так что мы отвоевали эту пьяную ночь и до утра орали песни на крыше, чем вызвали переполох в поселке. Соседи то и дело выглядывали из окон и даже подходили к дому. Кто-то умолял нас спуститься и замолчать. Некоторые угрожали вызвать милицию. Один старик кидался в нас камнями, но попал в окно, поэтому был вынужден прекратить.
Мы спустились, только когда бутылка совсем опустела. Мы были вусмерть пьяны, так что на второй этаж, где ночевали на разложенных на полу матрасах, просто заползали. Бабуля заботливо поставила рядом несколько тазиков, которые нам ой как понадобились, и ведро ключевой воды с ковшом.
