толстые папки и трёхлитровую банку. В неё карты воткнуты, свёрнутые в рулоны.
– Какую?
Яшка только одну хотел: ту, на которой деревня их, Красная горка, и её окрестности. Попробуй теперь, объясни.
Наконец, дед понял.
– В масштабе надо, чтобы видно всё было. Сейчас… В школе задали, что ли?
Лето на дворе, да и школу Яшка два года как кончил. Десятый класс ему ни к чему – и семилетки хватит. А в техникум так и не поступил. В первый год, оставшись один в городе, не заробел, а разгулялся, в итоге экзамены подчистую и провалил. На другой год мать с ним поехала, вместе и жили у дальней родственницы, но сдать физику это не помогло.
– Да. На осень.
– Тогда вот, эту погляди. Я сам её и чертил. Когда ж это было? Году в 1923? Нет, погоди: в 1925. Мы с матерью как раз сюда перебрались.
Почти тридцать лет прошло – а не устарела ли карта?
В них Яшка смыслил ещё меньше, чем в физике.
– Деда, а тут ведь ещё деревня есть? – ничего не поняв в линиях и точках, рискнул он наудачу.
– Ревеня? Нет, сынок, нету.
– Деревня! Тут, рядом с нами. В лесу.
Дед понял не сразу – а когда понял, вдруг посмотрел задумчиво, как будто сквозь Яшку. – Верно. Была здесь раньше деревня.
– А что с ней стало?
Дед то ли недопонял, то ли не захотел сразу ответить: за шкаф полез. Там у него что-то вроде тайника. Привык с тридцатых годов там разное держать, только Яшка и знал.
– Вот, глянь-ка, – развернул драную, выцветшую холстину. – Старая карта, ещё при царе чертили. Тут она, деревня твоя.
Он ткнул пальцем. Яшка сравнил обе карты: и ту, что перед ним лежала, и ту, что перед дедом. На царской не было их Красной горки, зато немного выше имелась точка.
– А наша-то где?
– Так нет её ещё, – усмехнулся дед. – Вот как найдут выше уголь, так люди и явятся, а будет это аж в 1925 году. А карта – глянь – ещё в 1907 черчена.
Дед оставался зорким: даже мелкие цифры видел, те, что и Яшке нелегко рассмотреть.
– А та деревня куда делась?
Дед миг подумал, а потом заговорил странно, как по учебнику.
– Там, сынок, скверные люди жили. На добре своём помешанные. Советскую власть отрицали. Социально чуждые элементы, то есть. К агитпросвещению глухие, всё на своём стояли. Но ничего, холуев этих буржуйских всех поприжали к ногтю. Барскую усадьбу, где сброд разный прятался, да часовню, подорвали, бар тех пустили в расход, а саму деревню сожгли. Так что нет её больше, сынок. Ещё в 1919 один пепел от неё и остался.
– А ты ведь, говоришь, в 1925 приехал? – Яшка нахмурил брови, хотя и не понял толком, в чём именно чудилось противоречие.
Дед тоже помрачнел, принялся крутить самокрутку – не любил, когда пальцы не заняты. Яшка не думал, что он ещё что-то скажет – поблагодарил и собрался идти.
– Васильевское она звалась, – добавил дед.
С Любкой встретились за амбаром. Сегодня танцы – вот все и там, на улице, хоть и вечер субботний,
