войники и бараньи шапки, и карета поехала по темному пустырю.
Пустырь направо, пустырь налево. Кой-где в потемках виднелся слабый свет. Мостовая была убийственная, из крупного булыжника, карета подпрыгивала и дребезжала гайками, стеклами, шалнерами.
– Боже мой! Да какая же это маленькая Вена! – удивлялась Глафира Семеновна, смотря в окно кареты на проезжаемые места. – Давеча в вагоне брюнет в очках сказал, что Белград – это маленькая Вена. Вот уж на Вену-то вовсе не похоже! Даже и на нашу Тверь их Белград не смахивает.
– Погоди. Ведь мы только еще от станции отъехали. А вон вдали электрический свет виднеется, так, может быть, там и есть маленькая Вена, – указал Николай Иванович.
И действительно, вдали мелькало электричество.
Начались двухэтажные каменные дома, но они чередовались с пустырями. Свернули за угол, и показался первый электрический фонарь, осветивший дома и тротуары, но прохожих на улице ни души. Дома, однако, стали попадаться всплошную, но дома какой-то казенной архитектуры и сплошь окрашенные в белую краску.
– Где же Вена-то? – повторила свой вопрос Глафира Семеновна. – Вот уж и электричество, а Вены я не вижу.
– Матушка, да почем же я-то знаю! – раздраженно отвечал Николай Иванович.
– В Вене оживленные улицы, толпы народа, а здесь никого и на улицах не видать.
– Может быть, оттого, что уж поздно. Десять часов.
– В Вене и в двенадцать часов ночи публика движется вереницами.
– Далась тебе эта Вена! Ну, человек так сказал. Любит он свой город – ну и хвалит его.
– Хорошую ли он нам гостиницу рекомендовал – вот что я думаю. Если у него этот Белград за маленькую Вену идет, так, может быть, и гостиница…
– Гостиница престолонаследника-то? Да он нам вовсе не рекомендовал ее, а только назвал несколько лучших гостиниц, а я и выбрал престолонаследника.
– Зачем же ты выбрал именно ее?
– Слово хорошее… Из-за слова… Кроме того, остальные гостиницы были с французскими названиями. Позволь, позволь… Да ты даже сама решила, что в разных готель де Пари мы уж и так много раз во всех городах останавливались.
Карета ехала по бульвару с деревьями, красующимися весенними голыми прутьями. Дома выросли в трехэтажные. Навстречу кареты по бульвару пробежал вагон электрической конки, вспыхивая огоньками по проволокам.
– Ну вот тебе и электрическая конка. Может быть, из-за этого-то наш сосед по вагону и сказал, что Белград – маленькая Вена, – проговорил Николай Иванович.
– А в Вене даже и электрической конки-то нет, – отвечала Глафира Семеновна.
В домах попадались лавки и магазины, но они были сплошь заперты. Виднелись незатейливые вывески на сербском и изредка на немецком языках. Глафира Семеновна читала вывески и говорила:
– Какой сербский язык-то легкий! Даже с нашими русскими буквами и совсем как по-русски… Коста Полтанов… Милан Иованов… Петко Петкович… – произносила она прочитанное и спросила: – Но отчего у них нигде буквы «ъ» нет?
– Да
