данной книги.
– Трудно сказать, еще несколько глав осталось. Астафьевская правда войны без оглядки, как всегда доминирует, но повествование несколько тенденциозное, мне так показалось, – рассуждал Михаил, – не знаю…
– Согласен. Виктор Петрович постарался, видимо, откликнуться на запросы начинающих взрослых читателей конца восьмидесятых – девяностых. Знаете, таких, литературные пристрастия коих были сформированы известными на тот момент хулителями предыдущего исторического периода. У него в окопах сплошь, какие-то обездоленные властью храбрецы, они же, большей частью, умелые ратники, ненавидящие собственных командиров. А те, в его подаче, заслуживают подобного отношения к себе, поскольку трусы и тугодумы, способные единственно, что исполнять глупые приказы самых высоких начальников. Это смущает, да?
– И это, тоже. Но еще, в произведениях того времени о войне, в литературе, а часто и в кино, прямо сквозит из всех щелей мысль о вредной организации НКВД, с ее подлыми офицерами из особого отдела. Даже Юлиан Семенов повелся в повести «Отчаяние», описывая подробности «теплой» встречи Исаева, на Родине.
– Если я правильно запомнил – читал «Плацдарм» года четыре назад, то здесь Астафьев показал главными внутренними супостатами, политруков. Да, в этом он оригинален, не заградительные отряды, не СМЕРШ, как у большинства тогдашних авторов, а, партия, – высказал я собственное мнение.
– Как же иначе, – «… до чего нас довели коммунисты – суки», так, кажется, у Иртеньева.
– Но мы, не «…проснемся с бодуна», если еще винца по стаканчику выпьем, – шутя, заверил я.
– Выпьем. Но лучше бы проснуться, и желательно вовремя, или уж вовсе не засыпать, – мы оба засмеялись, и, вновь по достоинству оценив качество напитка, Михаил вернулся к прежней теме. – Вообще-то, Астафьев да Распутин, на мой вкус, одни из сильнейших современных писателей, старшего поколения. Попробуй, постараться, вот такую правду написать, как в повести «Живи и помни». Это ведь надо Распутиным быть, или, может быть, Айтматовым, у него тоже, что-то подобное есть. А военные истории Виктора Петровича?! «Моя война», «Где-то гремит война», а уж «Как хочется жить», я вообще даже из этого ряда выделяю. По сравнению с этим, – Михаил кивнул в сторону отложенной книги, – там столько жизни, наполненной оптимизмом не смотря на весь трагизм военного времени. А юмору, сколько, такого народного, мужицкого, через край. Он ведь у Астафьева не в игре слов, а из самой жизни прорастает. Она то, жизнь наша, в себе таит и трагедию, и драму и фарс, которые каждый из нас, читателей, так и воспринимает, без посторонней помощи, ибо этого и в жизни через край. Но вот юмор…, нужно заметить в потоке событий, вычленить, умело обработать, и так подать, чтобы вызвать у любого читателя нужную реакцию; не каждому автору это по плечу, стать властителем нашего смеха. У Астафьева это получается. Согласны?
– Согласен, частично. Но после третьего тоста, обычно, на «Ты»,
