процессу и какого-то начального капитала. Ни того, ни другого под рукой не оказалось.
Филателия – другое дело. Особенно, когда есть связи в мире почтовых марок. Точнее сказать, в кругу работников почты.
Скоро пришла первая удача. Он выменял серию «космонавтика», которую принесла ему тётя, работающая главным бухгалтером почтового отделения связи, на австрийскую марку времён ветхозаветных и могущественных Габсбургов. Когда известный по роману Ярослава Гашека престарелый маразматик Франц-Иосиф I был ещё в полном здравии и охотно волочился за десятком юбок на неделе.
Потом за него, кусочек фигурной бумаги с австрийским разлапистым орлом на штампе гашения, дали целый набор. Цветную серию из шести марок Елизаветы II-ой Английской и необычную – почтовый знак оплаты, перфорированный только с двух сторон – с изображением надутого, словно индюк, премьера сэра Уинстона Черчилля (передний план) и Елизаветы The Second (на фоне). Невероятное непочтение к монаршей особе! Правда, поговаривали, что королева всего только племянница неистового сэра. Тогда это всё объясняло.
Немного позднее он узнал, что информация о кровном родстве – чьи-то досужие домыслы. Семейство герцогов Мальборо, из которых происходил сэр Уинстон, на самом деле не имело прямых родственных связей с Виндзорами. А то, что Елизавета Вторая Английская вручила сэру Уинстону Леонарду Спенсеру Черчиллю высшую награду империи, Орден Подвязки, говорит только об исключительном таланте умницы премьер-министра, а вовсе не о его близком родстве с монаршим домом.
Но, собственно, никаких новых полезных знаний эта информация ему не дала. Главное – как идёт процесс пополнения коллекции.
Следом за тем британским успехом не замедлил обозначиться не менее грандиозный. За серию «бабочки» ему удалось выторговать марку с изображением Гитлера, он же Адольф Шикльгрубер, 1936-го года выпуска, со штемпелем Берлинского главпочтамта и имперской канцелярии. Никто из его знакомых по-немецки толком читать не умел, поэтому относительно имперской канцелярии все поверили на слово…
И опять потрясаюсь избирательности его памяти. Сколько слов о марках, чужих сэрах, Екатерине Великой! И это итог нашей жизни?
А у меня внутри живет иное. Перед глазами картина: мы с Веркой выбираем в магазине материю на свадебное платье, и все ткани кажутся мне недостаточно праздничными. Убогий выбор! Разочарованные неудачными поисками, мы заходим в гости к сокурснице Гале, пьем чай и делимся огорчением, жалуемся, что замуж приличной девушке выйти не в чем, – напрасно пол-института собирало деньги, чтобы мы с Вадимом не ударили лицом в грязь. А Галина бабушка вынесла крепдешин… Бледно-розовый, с нежным отливом в кремовый. Мы с Веркой обмерли от восторга. Сказала, что покойный муж привез этот трофей из Германии, и теперь она хочет его мне подарить. Мы не согласились взять отрез даром и отдали за него огромные, по нашим возможностям, деньги. Но Галя, по-моему, немного расстроилась, что крепдешин уплыл. Бабушка заметила ее настроение и отстегнула от ворота жакета
