держала крепко. И сердце болезненно заныло.
В парадной встретил верный Прохор, принял верхнюю одежду. Бывший вестовой хлопал глазами, прогоняя сон. Изредка его рот открывался, подобно зеву толстого карпа, и непонятно было: старик зевает или борется с зевотой. Седой редкий чуб его топорщился. Дряхлый. Верный. Родной. Потянулся было рукой, чтобы взять мешок, но Суздалев показал жестом, мол, сам справлюсь. Слуга не стал настаивать. Еще раз с удовольствием зевнул, не прикрывая рта.
Жаль было старика, и зачем вставал?
– А маменька где?
– Так вестимо где, спит. Ночь на дворе, Иван Матвеевич.
Белые ночи столицы крали истинное время. Суздалев неохотно кивнул, признавая факт – загулял, а сна ни в одном глазу. И вроде выпил знатно, а не берет проклятая. Упасть бы да забыться. Видно, опять ночь куковать. На вторую бы свалиться.
– Хотел с ней поговорить. Душу что-то рвет. Хорошо, что в имение не уехала. Грозилась же!
– Господь с вами, Иван Матвеевич. Пока вы тут, куда же она уедет? Одна радость-то у нашей матушки. Вот бал хочет организовать. Хочет с вами обсудить детали.
– Бал? И зачем? Не время, – произнес Иван, нахмурившись. Заподозрил неладное. – Зачем нам бал? Сходила бы в гости к подругам, в преферанс сыграла, развеялась.
– У маменьки твердое желание женить вас, Иван Матвеевич. Наследника хочет. – Верный Прохор потупил глаза. – Пора, говорит, остепениться. Она бы и младшенького братца вашего женила, да умотал он вовремя в Японию – не попадает под раздачу графской милости.
– Женить?! Нет. Так не хочу. У меня служба. Дела срочные. Вот что, друг мой любезный, свари-ка мне кофе да подай графин коньяка в кабинет. И те вестники, что у камина лежат! Я видел всё! Никак на растопку приготовили?! Дайте хоть полистать!
– Полистать, – протянул Прохор. – Знаем мы ваше «полистать». Опять до утра пить будете и кофеем себе травить. Женились бы, барин, а? И воевали бы себе дальше! Мы же с понятием! Знаем, что без стрельбы пушек уже не можете. Палили бы на здоровье! Ну, а мы бы тут отпрысков ваших растили. Утешили бы маменьку! – Старик умоляюще посмотрел на молодого графа. Тот гневно ноздри раздул и величественно прошел в кабинет.
– Нет! – рявкнул в дверном проходе. Задержался на миг. Прохор испуганно голову в плечи вжал и отошел в тень, желая раствориться.
В кабинете, прежде чем сесть под лампой в любимое кресло, остановился у большого напольного глобуса. Завертел, задумчиво глядя на меняющиеся в хороводе страны. Успокоился. Прохор вошел почти неслышно, поставил поднос. Налил кофе в голубую чашечку. Старался не дышать. Иван Матвеевич порывисто вытащил из кошелька два золотых червонца. Преподнес старику, слегка обнимая.
– Ну, не гневайся на меня, Прохор. Резок бываю. Но тебя люблю, и матушку, и братца своего.
– Да что вы, Иван Матвеевич. Нисколько! Да зачем так много.
– Бери, бери, Прохор! Ты больше заслужил.
– Благодарствую, барин. Сигар
