мой младший брат с друзьями. Тем летом у него гостили немцы, которые приехали в школу по обмену, и они собирались попить пива и погулять на озере. Один из немцев, длинноволосый Мозес, привез с собой гитару и принялся на ней бренчать. Я сидела в кресле на террасе, пить мне было нельзя, я потягивала яблочный сок и пела вместе с Мозесом. Мне было немного грустно, и я рассказала Мозесу о том, что сделала. Он помолчал, а потом заиграл «Knockin on heaven’s door».
Через неделю я сдала последний экзамен. Думать о произошедшем в клинике не хотелось. Эти недели потребовали сильной концентрации, а когда всё кончилось, захотелось просто насладиться петербургским летом.
После закрытия зачеток мы с подругами гуляли по городу – и оказались около БКЗ Октябрьского, где часто тусовались еще со школы. Тут зависали скейтеры, и один из них, парень по кличке Швед, уже давно оказывал мне знаки внимания.
Высокий, со слегка азиатским лицом, копной кудрявых волос и черными выразительными бровями, Швед был из тусовки постарше, и мне льстило, что он мной интересуется. Вася тоже пытался кататься на скейте, но был полным и неуклюжим. Когда я наблюдала его потуги на доске, мне становилось неловко. Швед же катался на скейте как профик. Он прыгал через шесть ступенек, щелкал доской о мрамор покрытия перед БКЗ, раз – и нос доски оказывался у него в ладони.
В тот вечер мы тусовались в одной компании, болтали, сидя на ступеньках, пили пиво, а потом Швед пригласил всех к себе – он жил в двух кварталах от БКЗ. У него оказалась небольшая квартира с огромными окнами, выходящими на Суворовский проспект. Все толпились на кухне и балконе, а я ушла вглубь квартиры, и в одной из комнат принялась рассматривать вереницу компакт-дисков с рэпом на полке, а потом приоткрыла дверцу шкафа, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Швед зашел в комнату и захлопнул дверцу – так, что вместо себя я увидела его, – а потом взял меня за подбородок, так же ловко, как нос скейта, и поцеловал – нежно, мастерски. Мое тело ослабло; я еле устояла на ногах.
Потом все стали расходиться, мои подруги тоже засобирались. «Уверена, что хочешь остаться?» – прошептала мне на ухо одна из них. О да, я была уверена. Мы с ним вышли на балкон посмотреть, как ребята идут в разные стороны по Суворовскому и Советским улицам, и он снова меня поцеловал. Потом мы вернулись в комнату – и занялись сексом.
В моей голове мелькали мысли о том, что с аборта еще не прошло двух недель, в течение которых половая близость была противопоказана. Но реальность – грохочущий RNB, свет белой ночи, заливавший комнату через два огромных окна и облизывавший листья комнатных растений, улыбка Шведа, родинка над его губой, – накрыла меня волной, и это было гораздо сильнее, чем какие-то там показания.
Утром я умылась, оделась, попрощалась со Шведом и отправилась домой. По дороге купила ландыши. На эскалаторе вдыхала их аромат – и читала смски, которые уже начал писать мне Швед.
Мне не хотелось решать, что делать с Васей. Решать больше ничего было не нужно.
