И вдруг у него нож? Или револьвер? Уж лучше повеситься, говорят, это не больно».
Он поднял глаза на электрическую лампочку, тихо жужжавшую под потолком, и одновременно с ним социалист тоже задрал голову вверх, слегка приподняв ее на длинной шее над укрывавшей его папкой.
Артемий Иванович безвольно закатил глаза и впал в спасительное забытье. В таком состоянии он проделал весь оставшийся путь и даже не заметил, как поезд расформировали, к вагонам, идущим на вокзал Чаринг-Кросс, присоединили паровоз и он поволок их через мост на левый берег Темзы. Он очнулся, когда поезд был уже над серединой реки, и взглянул в окно. Нескончаемые баржи, стоявшие у пристаней, паровые катера, снующие по блестящей в свете тысяч фонарей воде – все это было способно удивить даже Владимирова, побывавшего не только в Петербурге, но и в других столицах Европы. Вид, внезапно открывшийся с моста на реку, так поразил Артемия Ивановича, что он забыл про социалиста, опустил окно и высунулся по пояс.
Поезд втянулся под залитый электрическим светом шатер вокзала. Воспользовавшись тем, что Артемий Иванович отвлекся, социалист тихо приоткрыл противоположную дверь купе и выскользнул наружу. Раздался глухой удар и сдавленный крик. Состав, скрежеща, остановился, а Артемий Иванович все так же продолжал таращить глаза, торча в окне. Он не видел, что произошло с социалистом, поэтому имел все основания считать, что тот специально зажал его окном в этой проклятой двери, которую ему придется носить на себе теперь уже до самой смерти, или пока он не похудеет. Кондуктор шел вдоль вагона, собирая билеты. Дойдя до купе с Владимировым и подождав некоторое время, он все же решился открыть дверь в надежде, что джентльмен, торчавший из окна, останется внутри. К изумлению кондуктора, Артемий Иванович открылся вместе с дверью, так и не покинув окна, а вместо его лица перед кондуктором возникла обтянутая застиранными штанами задница. Артемий Иванович отчаянно сучил ножками в воздухе. При помощи кондуктора и сочувствовавшей публики он был освобожден и установлен на землю. Таможенные чиновники проверили в купе багаж и разнородная толпа мужчин и женщин устремилась к зданию вокзала, торопливо суя носильщикам багажные квитанции. Казалось, тот же могучий инстинкт, который заставляет жителей джунглей мчаться прочь от пожара равно льву и суслику, гнал их – будь то пассажир третьего класса или первого – в одном направлении: к вокзальному ватерклозету. Отдав билеты кондуктору, Артемий Иванович сердито растолкал зевак и побежал по дебаркадеру, размахивая саквояжами, пока не выскочил на привокзальную площадь.
И тут он вспомнил об ирландцах. Растерянно оглядевшись, он обнаружил, что тех и след простыл – они потерялись еще в Дувре. «Что же я скажу поляку? – в панике подумал Владимиров. – И Рачковскому?»
И он бросился обратно в надежде поправить дело. Почти час он бегал по вокзалу с одного дебаркадера на другой, мешал пассажирам и беспрерывно причитал, пока его, наконец, не остановил полицейский, уже давно заприметивший этого странного иностранца.
Оказалось, что Артемий Иванович не может ни слова понять из учтивой речи констебля.
