знали, что у тебя завелась подружка.
Мирай покраснела и спряталась за моей спиной.
– Это Мирай, – констатировал я без особого интереса, даже с какой-то злобой в голосе. – Я вам о ней рассказывал. И она очень скромная, поэтому прошу, будьте нежнее.
– Нежнее?.. А ты с ней достаточно нежен?
– Что за тупые вопросы?
– Хе-хе-хе. Забей. А она действительно ничего так. Повезло тебе, камрад!
– Идите куда шли. Нам и без вас хорошо.
– Ладно-ладно, веселитесь, голубки. Мы всё равно по делам шли. За костюмом для Гарри на сходку по LokuYao.
– Это та самая онлайн-игра про самураев?
– Да, она самая, – подтвердил Гарри.
– Ну и катитесь к черту тогда, господа! – как бы в шутку послал их я.
– И тебе не скучать!
И они оба растворились в городском шуме, покуда мы с Мирай продолжили болтать о своем.
Со дня нашего знакомства минуло две недели. На пороге переминался новый месяц, последний в ежегодном цикле зимы. Мороз, однако, ни на один день не терял своего потенциала, и всё время температура не поднималась выше четырнадцати. Хотя я слышал, что в более северных странах температура может достигать и отрицательных значений шкалы Фаренгейта. Даже не сомневаюсь в этом. В конце концов, когда-нибудь я слетаю в Канаду, а там уже всё точно узнаю.
Воздух в тот день ощущался много свежей, чем во все предыдущие. Мы с Мирай не знали, с чем это было связано, но дышалось очень хорошо. Легкие ликовали с каждым вдохом. И ослепительно чистое небо было чище обычного. Оно было наичистейшим. Ледяная гладь отражала мириады солнечных лучей, и ничто не могло помешать их пляскам.
Это воскресенье было особенным не только из-за погоды. Именно в тот день у нас с Мирай завязался очень важный разговор, в котором она раскрылась мне впервые.
Это произошло случайно. Мы – уже вечером – сидели в парке и просто болтали на непринужденные темы, как вдруг Мирай начала без умолку плести языком. Всё такие же пустяки, но только она не замолкала, и только о себе самой. Она говорила, что часто в школу приходит не причесавшись, что иногда, бывает, забудет какой-нибудь учебник или же не выспится как следует. Из-за этого она прослыла в школе неряхой. Откровенно заявила мне это так, будто между строк должна была вставить что-то вроде: «Ну и дура же, да?» – но почему-то не вставила. Мирай говорила-говорила о своих буднях, рассказывала забавные ситуации, которые касались ее одноклассников, но в которых никогда не было ее самой; нахваливала или хаяла учителей, опять же без слова о себе, а в контексте других учеников; комментировала еду в школьной столовой, вновь возвращалась к учителям и признавалась, не без гордости, в успехах по учебе, при этом тут же спохватывалась со словами, что ей, мол, осточертело роптать на свою успеваемость. Так же быстро Мирай переходила к своей семье и рассказывала о родителях. Об отце, который расстался с матерью и переехал в Россию; некие подробности о матери, которые мне показались не слишком
