что тут сделаешь, ваше благородие?
Это «благородие» звучало настолько издевательски, что Александр едва не сплюнул. В самом деле, этот купец за один рейс зарабатывает больше, чем отец за год. И на офицеров смотрит, как на цепных псов, обязанных защищать его капиталы. О Родине, чести и прочих нюансах и речи не идет. Не будь на том корабле его товаров – вообще на все бы наплевал. А вот за свое и драться будет до последнего, и любому глотку перегрызет. И что-то объяснять ему бесполезно, купцы просто думают иначе.
Встав, Александр пошел прочь от костра. Куда? Да какая разница, в любую сторону шагов сто максимум – и вот он, берег. Огромные каменные глыбы, торчащие из воды… На одну из них Александр и уселся, мрачно глядя в ночь, туда, где темное море сливалось с таким же темным небом. На душе было погано.
– Вашбродь…
– Чего тебе, Иваныч? – спросил Александр, не оборачиваясь.
– Подстели вот. А то простынешь – что мы тогда будем делать?
В голосе унтера звучала сермяжная правда. Они в плену, однако остаются русскими моряками. Вот только если что-то случается с командиром, любое, даже самое гвардейское подразделение становится небоеспособно. Или как минимум теряет эффективность, эта истина верна, наверное, со времен Рима, а может, и раньше. Так что не стоит показывать браваду и морозить пятую точку без нужды. Так что Александр пересел на расстеленный унтером бушлат, Гребешков сел рядом, и на несколько минут воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным шепотом волн.
– Вашбродь, не переживайте вы так, – нарушил молчание Гребешков. – Выберемся.
– Сказал же, наедине на «ты» можно, – Верховцев досадливо махнул рукой. – Выберемся… После войны разве что.
– Да не переживай, может, и раньше что-нибудь получится.
– Может, и раньше. Позор-то какой…
– Да ну… Попали в плен – всякое бывает. Дело житейское.
– Я как представлю, что обо мне отец подумает, когда узнает… Честное слово, самому застрелиться проще.
– Чтоб застрелиться, вашбродь, тебе пистоль нужен.
Александр только вздохнул. Именно так. Даже пистолета нет, из всего имущества только складной нож. Гребешков, сообразив, наверное, что ляпнул что-то не то, поспешно добавил:
– Пока мы живы, все еще можно исправить. А как умрем, только и останется, что на кладбище лежать. Так мой батя говорил.
– А где он сейчас?
– Утонул. Шторм в море застал. У нас шторма – не чета здешним. А твой? Он, наверное, старик уже.
Ну да, раз капитан первого ранга, то наверняка в возрасте. А тем более при штабе – там места хлебные, но и в чинах растут не быстро. Впрочем, исключений тоже хватает. Верховцев снова вздохнул:
– Отец… Он для своего звания довольно молод, всего-то тридцать восемь лет. Так что в чинах рос быстро. Но не потому, что
