Они с матерью жили в хижине над нормандскими прибрежными скалами, и она мечтала о доме в Японии, похожем на те, что видела в старых мультфильмах Миядзаки «Мой сосед Тоторо» и «Унесенные призраками». Клео обрела покой в доме своей мечты, ей никогда не хотелось никуда телепортироваться (школа не в счет!), она много гуляла, читала, предавалась фантазиям и была счастлива.
Одна.
Ее частное пространство было скромным, всего пятьдесят квадратных метров, но никто никогда не появлялся рядом с ней, так далеко от берегов озера Ашиноко и синих с отливом склонов Фудзиямы. Почти все люди жили у моря, от ее дома до ближайшего соседа было три километра.
Клео любила тишину, но порой все же слушала музыку на максимальной громкости, распугивая птиц, лакомившихся вишнями на деревьях. Ничего, они вернутся, всегда возвращаются.
Погода стояла волшебная. Клео распахнула двери и окна, подперла ставни спинками плетеных стульев и включила музыку.
Грянули аккорды композиции Supremacy группы Muse, столь энергичные, что запросто могли растопить снег на вершине Фудзи.
Счастье – чистое, беспримесное счастье. Еще чуть-чуть – и Клео подчинилась бы порыву, сбросила бы одежду и принялась танцевать обнаженной среди розовых флоксов на холме шибазакуры[4] или у бортика крошечного прудика с кувшинками, обустроенного перед домом. А почему нет? Она одна! Она свободна! Она вольна творить что захочет!
Клео вернулась в комнату, полюбовалась строгими шелковыми какэмоно[5], висящими на бумажных стенах, уже взялась за полу шелковой блузки, чтобы снять ее через голову, и тут из пространства между кроватью и шкафом раздался голос:
– Что это ты делаешь?
Она так испугалась, что едва не подпрыгнула – секунду назад в комнате никого не было! Сердце колотилось, как безумное – сначала от страха, потом от злости.
– Мама?
– Ждала кого-то еще? Ты даешь доступ в частное пространство мужчине? Соизволишь сообщить, если…
– Что ты здесь делаешь?
– Да ничего особенного, навещаю дочь. Мою дочь, не отвечающую на сообщения.
– Я работала, мама.
– Знаю, потому и появилась сейчас, а не раньше.
Клео молча смотрела на мать. Строгий серый костюм Милен Луазель казался еще более строгим в контрасте с ярким нарядом Клео. В свои пятьдесят два года Милен была по-прежнему очень красива, многие ровесники наверняка цепляют ее взглядом, но… не останавливаются. Клео так и не смогла понять, почему ни один мужчина, даже ее отец, не задерживался рядом с Милен дольше чем на полгода. Видимо, дело в характере. Слишком властная и бесцеремонная?
Как бы там ни было, не имея возможности опекать мужчину, мадам Луазель отыгрывалась на своей покладистой дочери. Впрочем, Клео работала над собой, пытаясь исправить этот недостаток.
– Мама, я сто раз просила: не телепортируйся ко мне без предупреждения! Мне двадцать девять, я давно не в том возрасте, когда ты появлялась в ванной,
Холм шибазакуры – весенний сад, расположенный в парке Хицужияма близ города Титибу. Каждый год, с раннего апреля по май, холм площадью почти 17,6 тыс. кв. м покрывается цветами шибазакуры (вид флокса), превращаясь в огромную яркую композицию.
Какэмоно – вертикально висящий свиток из бумаги или шелка, может содержать рисунок или быть иероглифическим.
