работы.
Именно в связи с этим мы позволим себе привлечь внимание прежде всего к статьям, вошедшим в первый из разделов, на которые распадается наша книга. В них мы обратились к ряду категорий, которые были выработаны советскими учеными для описания явлений древней истории, и к тому пути, который науке пришлось пройти при их выработке. На наш взгляд, этот путь состоял в последовательном, осознанном и совершившемся не столь поздно отторжении тех построений, которые были обязаны своим происхождением на раннесоветском этапе идеологии и, так сказать, мистифицирующей составляющей марксизма с его фетишизацией классовой борьбы. Нельзя сказать, что к началу 1970-х гг. теоретический багаж нашей науки был безупречен, но его несовершенства все же сводились прежде всего к искренним ошибкам ученых, а не к дани догме и указаниям свыше. При этом марксистская концепция в принципе ориентировала историческую науку на построение объяснительных схем большой протяженности, совокупность которых описывала бы всю историю человечества. Попытки построить такую схему для истории древности, как представляется, оказались близки к успеху в позднесоветское время, когда в центре внимания исследователей прочно утвердилась не классовая борьба, а эволюция древней общины. Построение этой схемы нельзя считать завершенным, но его метод сводился, по сути дела, именно к тому выявлению закономерностей исторического процесса, о котором мы говорили выше. По нашему мнению, эта работа является важнейшим достоянием, унаследованным современной отечественной наукой о древности от советского периода, подлежит в этом качестве должной оценке и заслуживает продолжения сегодня.
Небольшой второй раздел нашей работы посвящен сюжетам истории советской науки 1920-х гг., когда, до формирования официозной марксистской концепции всемирной истории, в ее исследованиях еще был возможен относительный методологический плюрализм. Заинтересовавшие нас искания С. Я. Лурье представляются нам скорее тупиковыми, хотя в конечном счете именно их направление получило независимое развитие в мировой египтологии; исследовательский же опыт Д. А. Ольдерогге, напротив, кажется предвосхищением лучших достижений этой науки уже в середине ХХ в.
В третьем разделе нашей книги рассматриваются вехи научного пути такого крупнейшего представителя науки о древности 1910–1960-х гг., как египтолог и ассириолог академик В. В. Струве. При оценке этого пути в целом лучше всего начать с конца и посмотреть на его результаты: нет сомнений, что без усилий Струве не оформилась бы та плеяда ленинградских востоковедов, которая обеспечила отечественной школе равноправие, а в некоторых вещах и лидерство в мировой науке 1960–1980-х гг. Оценки Струве, известные по мемуарной литературе, мягко говоря, не всегда обнаруживают к нему симпатию: «человек добродушный, но не добрый», «всегда в душе шахматист», «был не так построен, чтобы спорить с членом ЦК», – лишь некоторые
