рашный скачок к звездам?Ко всем сразу, все – загрести
И зарыться, как в волосы, в серебро светил…
Кто же нас может спасти?
Кто выведет
звучным ударом крыл?..
Я не знаю, кто ты.
Я не услышу
Ракеты рев и шаги в траве.
Выше космической крыши —
Великий, ладонь приложи к голове!
Зачем ты дал нам свободу воли?
Зачем муравьям подарил алмаз?
Вырви меня из всей этой боли,
Я так хочу!..
…Струна сорвалась…
Страстно хочу!
Спустись!
Посмотри —
И унеси
в многомерный шар!..
Ты все равно у меня внутри,
И мысль моя – это твой, твой дар!
Я тоже,
вне всяких дорог и метров,
Увижу, как звезды растут из семечка…
«Время!» – зову, задыхаясь от ветра;
«Не уходи!
Подожди меня, времечко-о!..»
И – упаду на дорогу булыжную,
Выплюну кровь из черного рта…
Проклятье!
Скажи же мне, солнце рыжее:
Почему жизнь – не та?
Живу ли я,
или, может, это
Только ступень к настоящей жизни?..
Голос
слабеет
за тучами:
«Где ты-ы?..»
Дождусь.
Если мозг до тех пор не брызнет.
Развернув пакет, церемонно поданный Ростиком, Алина ахнула так, что от зеркал обернулись. Корзун был просто прелесть, и стоило его при всех расцеловать, что она и сделала.
– А накурилась! – укоризненно сказал Ростик, отворачиваясь: он был застенчив.
– Чего это он тебе, Аль? Покажи, а?..
Оставив грим, девчата сбились вокруг Альки, кто с нарисованной половиной лица, кто вообще успев нанести лишь первые мазки: Нинуля с ангельскими крыльями, которые следовало еще расправить, Валюха – блудница Вавилонская – со стрелками туши до висков, сестры Ильчишины, сплошь набеленные и в рубахах до полу, как и следует воскресшим мертвецам. Баллончик стал переходить из рук в руки:
– «Ла-ко-сте…»
– Почему «Лакосте»? Это читается «Лакост»!
– Ну, ты же у нас полиглотка, три класса и один коридор…
– А-а, у меня был такой, два года пользовалась понемногу.
Дождавшись, пока схлынет щебет, Ростик перенес внимание на себя, как бесстрашного и умелого доставалу. От Дебрецена, где на тайно провезенный чемодан водки он выменял немало парфюмерии, с помощью знакомого проводника подался на спорные земли. Под Береговом шли бои, путь на северо-восток был закрыт; тогда Ростик отступил к румынской границе. Для пограничников был заготовлен паспорт Германской Федерации, где Корзун именовался жителем Риги; с немцами и их балтийскими сателлитами Румыния не воевала, он беспрепятственно доехал до Сирета. Два-три тюбика бритвенного крема «Пальмолив» помогли оказаться на Буковине, но тут-то и варился главный котел: за Глыбокой ревели установки «Град», сплошная стена дыма закрывала путь на Черновцы. Тогда по льду через Прут, под снарядами, летевшими с обеих сторон, затем, сверясь с картой, проселками на Хотин – двинулся Ростик в направлении дома… Один раз повезло в пути, подбросили украинские гвардейцы на БТРе; другой раз едва ушел от банды мародеров. Хотин был почти безлюден, знаменитая крепость разворочена румынскими бомбами. В разбитом магазине поживился Корзун тушонкой, взял бы и с собой, да поймал его издали на мушку зловредный снайпер. Ох, какие пришлось делать петли среди развалин, – а резвый красный зайчик лазерного прицела скакал совсем рядом!..
В Виннице дождавшись, пока подадут энергию для еженедельной електрички до Киева, на крыше вагона прибыл Ростик домой. Здесь было спокойно: нормальное военное положение, редкие воздушные тревоги. Одна лишь неприятность случилась еще на вокзале, фатально неизбежная: ЭВК. Тридцать часов в накопителе, рентген, куча анализов, в том числе – бр-р! – соскобы кожи и слизистой… Узнав, куда отбыл на гастроли «Вифлеем», Корзун пристроился к колонне грузовиков, гуманитарному конвою Всемирного Ордена Милосердия в Черкассы. По дороге их чуть не ограбили, пытаясь отнять драгоценный бензин, – есть же подонки, которых и красные крест с полумесяцем не смутят! Двигаясь через Городище, конвой оставил здесь медикаменты, сухое молоко – и впридачу его, Ростика.
Вручив
