груди) – два изображения прекрасной молодой, неулыбчивой женщины слились для Беренгара в образ, к которому он питал чувство, подобное сладкой щемящей боли. Мать стала для него святой, мученицей, взирающей на сына из загробной страны блаженных. Порою он разговаривал с ней, втихомолку плакал, жаловался на отца, пугавшего мальчика своей грубостью и бешеным нравом. Когда барон, со своей воинственно растопыренной бородой цвета меди, отдавая рыкающие распоряжения, на кривых коротких ногах тяжело шествовал по замку, – Беренгар старался забиться в самый дальний угол…
Слава Богу, свирепый Детлеф почти не замечал сына до его совершеннолетия, – а затем услал ко двору герцога, учиться рыцарской доблести… Но и там Беренгар не прекратил своих тайных бесед с матерью. Не подозревая о настоящих причинах её смерти, – юноша, тем не менее, воображал мать сломанной хрупкой лилией, невинной жертвой зверя-мужа. Правда, она в своих ночных ответах сыну старалась обелить Детлефа, внушить почтение к отцу. Но ведь так и должна была говорить святая…
– Прости меня, малец, если сможешь…
– Конечно, отец, – сказал Беренгар, медленно поднимаясь. Был он также бородат, крепок, широк в кости, – но без того примата грубой силы, который сквозил в Детлефе, в каждом его слове и шаге. Нежность покойной матери смягчила черты молодого барона, его карие глаза умели быть чуткими и подёргиваться влагой…
Но не сейчас.
С сухими, спокойными глазами и неподвижным лицом Беренгар встал – и молча наложил руки на шею отца. Тот не сделал ни одного движения, не начал сопротивляться или уворачиваться, даже голоса не подал. Напротив, что-то вроде слабой усмешки отразилось на лице барона: мол, понимаю, сын, и одобряю…
Оставив бездыханное тело на ложе, новый владетель Гонделя распахнул наглухо закрытые двери с витражами – и шагнул на балкон.
В лучах полудня сверкнул перед бароном речной простор. По берегам широкой излучины, среди лугов и рощ, курились дымки подвластных деревень. Замок, выстроенный в форме чечевицы, занимал почти весь остров посреди реки. Остров вместе с замком напоминал громадный корабль, с пятью башнями вместо мачт, плывущий против течения. Наверное, потому баронское гнездо (а от него и вся местность) издавна получило прозвание Гондель – гондола… Спальня Детлефа располагалась вверху трёхэтажного строения, на самом «носу» «корабля». Беренгару с детства нравилось пробираться сюда – понятное дело, в отсутствие отца, – и стоять, представляя, что он на настоящем корабле, идущем в сказочные земли. Он слышал о морских походах готийских рыцарей… Река, текущая навстречу, усиливала впечатление.
Высокий, мощный, – блио[1] из плотного коричневого сукна тесно облегало его торс, – Беренгар стоял на балконе. Он думал о том, что не менее трёх дней уйдёт на церемонии, связанные с похоронами отца. А тем временем турнир, задуманный творителем Гальфридом, великий турнир, для которого предоставил свою столицу
Б л и о – верхняя одежда наподобие туники, но с рукавами, достигавшая колен.
