всего, то сказочное королевство было в несколько раз меньше Москвы, ну и в сказках, в отличие от жизни, конец истории попросту не может быть несчастливым.
После месячного отдыха, который с легкой руки Ники устроил себе Илья, нужны были дополнительные каникулы. Желательно где-нибудь на море, под голубым небом и пальмами, чтобы подправить свое ментальное здоровье. Поэтому вливаться в студенческую жизнь Громову было вдвойне тяжело. Но мысль о том, что с каждым шагом и станцией метро на пути в институт он становится ближе к Вере, придавала сил. Он не терял веры, что в один из дней увидит в столовой, в одном из музеев их института, в библиотеке или около стенда с минералами знакомое лицо с настолько пронзительно-голубыми глазами, что все его тело тут же отзовется приятной болью. Но пока что перед Ильей мелькали только недовольные лица его одногруппников и старосты-бывшей. Каким-то шестым чувством, имя которому было самовнушение, Громов ощущал, что Вера вот-вот должна показаться в поле зрения: выйти из аудитории, сесть за один из столиков со своими подружками, встать в очередь за учебником в библиотеку или провести минуты в ожидании пар в одном из холлов или коридоров института. Несколько раз Илья уже подходил к очередной из смутно напоминавших ее девушек и каждый раз с разочарованием осознавал, что обознался.
Поиски осложнялись необходимостью учиться и терпеть на парах и в перерывах между ними присутствие Ники и Дениса, которые уже давно потеряли всякий стыд. По случайности, уже ставшей за пару недель закономерностью, стоило Нике засечь Громова боковым зрением, как на нее накатывал такой прилив нежности к Денису, что им, как волной цунами, можно было преспокойно снести все корпуса их института. Она могла начать сюсюкаться, надуть губки, приобнять его за шею, шепнуть что-то ему на ушко, быстро чмокнуть в губы. Или устроить какую-нибудь более страстную сцену, которой позавидовали бы даже самые жаркие подростковые сериалы о школе и студентах и от вида которой Илья был в шаге от того, чтобы сорваться с цепи. Руки Дениса на тонкой талии Ники, обтянутой полупрозрачной шелковой тканью блузки одного из тысячи оттенков зеленого, отсылали Громова в тот вторник снова и снова. И судя по выражению лица его бывшей, в котором читалось: «Илюша, посмотри, как мы счастливы», каждое представление затевалось для одного-единственного зрителя. А сжатые кулаки и гнев, перемешанный горечью, как самый жестокий коктейль, способный разом отключить все рациональное и сознательное, что только есть в человеке, чтобы оставить только животную сущность, то «Оно», о котором писал Фрейд, были для нее ценнее десятков букетов роз и самых громких оваций, которыми одаривают актеров театра. Казалось, что Ника, всю жизнь следящая за своей фигурой, перешла на новую диету, состоящую только из негативных эмоций Ильи Громова.
Конечно же, впитывать как губка знания в таких условиях для Ильи было невыносимо. У него не осталось сомнений, что
