возжелать руки и тела принцессы. Но со смертью эта сказка заканчивается. А потом будет еще одна…
Однако перед тем как эта история на городской площади завершится, будет зрелище, будет праздник для тех, кто желает отмщения. Пусть и чужими руками.
Толпа взревела. Это был он! В просторном плаще с капюшоном и с увесистой металлической палицей в руках.
Палач медленно вступил в площадную грязь, и стоящие рядом люди в благоговейном страхе отшатнулись, освобождая ему путь к предназначенному. И он пошел, не поднимая головы, врезаясь в толпу подобно носу огромного корабля, идущего навстречу бушующим волнам. Ему улыбались, ему рукоплескали, как родному, желанному человеку. Но он даже не взглянул на приветствующих его людей. Проделав свой недолгий путь, он остановился у эшафота и с величайшим достоинством… поклонился тем, кого суд Божий и человеческий отдал ему на нестерпимые муки.
Толпа на мгновение умолкла и тут же разразилась новым восторженным криком. Всем и каждому стало понятно – мясник благодарит свинью за ее мясо, перед тем как вонзить нож в живое тело.
Палач, не выпуская своего страшного оружия, сбросил с себя плащ. И без того бледные лица приговоренных утратили последние живые краски и покрылись мелкими капельками пота.
Небрежно швырнув плащ на первую ступеньку эшафота, палач положил рядом палицу и стал не спеша стягивать с себя котту. Оставшись по пояс голым, он расправил плечи и потянулся к своему оружию.
И тут он вздрогнул. На его металлической палице лежала рука ребенка. Раздался сдавленный крик, и уже другие руки, руки матери, схватили тельце десятилетней девочки и уволокли ее под столбы эшафота.
Те немногие, что заметили печальный поступок девочки, отвернулись и перекрестились. Стоящие за ними не увидели оскорбительного прикосновения, во все глаза пожирая фигуру и лицо палача.
– Клянусь своими сапогами – ничего ужаснее этого страшилища не встречал…
– От одного взгляда на него можно умереть.
– Ого-го, вот это палач. Мечта самого дьявола…
– Это его любимый сын…
Такие и десятки похожих возгласов раздавались со всех сторон. Каждый, кто выпил не в меру пива и вина или считал себя храбрецом, счел необходимым выказать свой восторг и сообщить о том жутком чувстве, которое вселяли в души присутствующих звероподобное лицо и медвежье тело палача.
– Палач, знай свое дело! – громко крикнул Венцель Марцел, подкрепив свои слова взмахом руки.
Стражники отвязали от колеса ближнего к эшафоту разбойника и втащили его на деревянный помост. Здесь казнимого уложили на скрещенные в виде Андреевского креста бревна. На каждой из ветвей этого креста были сделаны по две выемки, расстоянием в пять ладоней и в три пальца глубиной. Крепко привязав казнимого, стражники кивнули палачу и спустились с помоста.
Стражники водрузили
